Вместе с весной они прибыли в маленький порт Напуль, который барон увековечил в прелестном лирическом каламбуре:

Здесь-то Макарея и освободилась от бремени.

— Ах! Ах! Ай! Ай! Ай! Ой! Ой! Ой!

Три местные повитухи принялись приятно беседовать:

Я думаю о войне.

О, подружки, звезды, прекрасные звезды, вы их посчитали?

О, подружки, помните ли вы хотя бы названия всех прочитанных книг и имена их авторов?

О, подружки, подумали ли вы о тех беднягах, которые проложили большие дороги?

Пастыри золотого века пасли свои стада, не опасаясь абижата{113}, они не доверяли лишь дикарям.

О, подружки, что вы думаете об этих канонах?

Что я думаю об этих канонах? Что это железные приапы!{114}

О, мои прекрасные ночи! Меня осчастливила зловещая ворона, которая заколдовала меня вчера вечером, это доброе предзнаменование. Мои волосы надушены абельмошем{115}.

О, что за прекрасные и твердые приапы, эти каноны! Если бы женщины должны были служить в армии, они бы шли в артиллерию. Пушки во время боя имеют очень привлекательный вид.

В морской дали зарождаются огни.

Ответь, о Зелотида, ответь сладкоголосая.

Я люблю его глаза в ночи, ему хорошо знакомы мои волосы и их запах. По улицам Марселя за мной долго шел офицер. Он был хорошо одет, и цвет лица его был красив, и одежды его были в золоте, а его рот соблазнял меня, но я избежала его объятий, спрятавшись в моей или моем bed-room [19] моей или моего family-house [20] , куда я и спустилась.

О, Зелотида, пощади грустных людей, как ты пощадила этого щеголя. Зелотида, что думаешь ты о канонах?

Увы! Увы! Мне бы хотелось быть любимой.

Они орудие отвратительной любви народов. О Содом! Содом! О бесплодная любовь!

Но мы женщины, почему ты говоришь о Содоме?

Огонь небесный пожрал его.

Когда закончите кривляться, не худо будет мной заняться, припомните-ка поскорей о баронессе дез Игрей.

Барон дремал в углу комнаты, на нескольких походных одеялах. Он пукнул, и его дражайшая половина расхохоталась до слез. Макарея плакала, кричала, смеялась и через некоторое время произвела на свет хорошо сложенного младенца мужского пола. Затем, утомленная всеми этими усилиями, она отдала Богу душу, испустив крик ночной птицы, похожий на тот, что издала вечная первая жена Адама, пересекая Красное море {116} .

Возвращаясь к тому, что было сказано выше, я надеюсь, что пролил свет на вопрос о родине Крониаманталя. Оставим ста двадцати трем городам [21] в семи странах на четырех континентах оспаривать почетное право считаться его родиной.

Нам теперь известно, и записи актов гражданского состояния тут очень кстати, что он родился в момент отцовского пуканья в Напуле под золотыми небесами 25 августа 1889 года, но в мэрию об этом сообщили только на следующее утро{117}.

Это был год Всемирной выставки, и новорожденная Эйфелева башня дивной эрекцией приветствовала героическое рождение Крониаманталя.

Барон дез Игрей снова пукнул, и это разбудило его самого возле жуткого ложа, где, под перинами прея, прятался жмурик — бывшая Макарея. Младенец кричал, повитухи кудахтали, отец рыдая, восклицал:

— Ах, Напуль под золотыми небесами, я убил лапулю с золотыми волосами!

Затем он перекрестил новорожденного и нарек его именем, которое тут же и придумал и которое не найдешь ни в каких святцах: Крониаманталь. На следующий день он уехал, предварительно распорядившись о похоронах своей супруги, написав необходимые для вступления в права наследства письма и заявив ребенка под именем Гаэтан-Франсис-Этьен-Жак-Амели-Алонсо дез Игрей. С этим младенцем, чьим мнимым отцом он был, барон сел в поезд на Монако.