Шрифт:
Отец его без страха ожидал неизбежного, окруженный ожившей любовью сына.
Для нас обоих Хасан стал самым необходимым человеком в мире. Поэтому я огорчился, узнав, что он отправляется в путь.
Я пошел к нему, так как не видел его уже целые сутки. Он играл в тавлу [48] с отцом, сидя у его постели.
Старик сердился, бросая кости между черными и белыми треугольниками.
– Ух, прах побери, как ты ходишь! Фазлия, – жаловался он слуге, – не идут кости.
48
Тавла (лат.) – настольная игра типа шашек.
– А ты подул на них, ага?
– Подул, не помогает. А Зейна где? Пусть она их положит между грудями.
– Стыдно, отец!
– Что мне еще может быть стыдно? Это стыдно, Фазлия?
– Нет, ага, боже сохрани.
– Лучше, отец, потри их о рукав дервиша.
– В самом деле? Ты не рассердишься, Ахмед-эфенди? Ей-богу, помогает.
– Я рад, что ты пришел, – улыбнулся мне Хасан.
– Я со вчерашнего дня тебя не видел.
– Подождите со своими разговорами, – сердился старик, – пока я не выиграю. Теперь у меня пошло.
– Отец поправился.
– Ты хочешь сказать, что я злюсь?
Он в самом деле выиграл и был утомлен и осчастливлен этим. Он походил на ребенка, походил на Хасана.
– Я отправляюсь в путь, в Дубровник, – сообщил мне Хасан, смущенно улыбаясь, словно провинился в чем-то перед отцом.
– Зачем едешь?
– Торговать. Мои друзья тоже едут, вот вместе и отправимся.
– Едет латинянка, едет и он. А про торговлю он выдумал.
– Не выдумал.
– Выдумал ты. Если б торговать, то я бы смог тебя отговорить. А раз из-за нее – не могу, она сильнее.
– Ты сам, отец, всякое выдумываешь.
– Неужели? Я состарился, но не все еще позабыл. А вот в голове у меня кое-что не укладывается, это другое дело.
– Разве есть что-нибудь, что не укладывалось бы у тебя в голове?
– Есть.
Старик обращался ко мне, словно продолжая сердиться на Хасана.
– Есть. Не укладывается у меня в голове, как это он отправляется в дорогу вместе с женщиной и ее мужем. Кто дурак? Мой сын или тот латинянин?
– Или оба, – смеялся Хасан, нисколько не обижаясь. – Ты, кажется, не признаешь дружбу?
– Дружбу? С женщинами? Дитя мое тридцати лет отроду, что с тобой происходит! С женщинами дружат только любители мальчиков.
– А может, они с мужем друзья? – вмешался я в этот неприятный разговор, во время которого Хасан только посмеивался.
– Тебя, Ахмед-эфенди, упрекать не стоит, ты в этих делах разбираться не можешь. У них муж всегда друзей жены принимает, жена друзей мужа – никогда.
– Отец, ты закашляешься.
– На твою беду, не закашляюсь, сегодня ясный день и чистый воздух, напрасно ты меня пугаешь. Ведь говорил я ему: если тебе нет до нее дела, не трать понапрасну время; если она не хочет тебя, найди другую; если ты ее любишь и она тебя любит, уведи ее.
– У моего отца все просто.
– А зачем он едет, почему он едет с ними, сам дьявол не разберет. Наверняка только для того, чтобы защитить своих друзей от нападений хайдуков. А на него самого разве не могут напасть хайдуки? У нас все просто! Гораздо проще у вас, запутавшийся мой сын, у вас все неразумно.
– Какую истину ты сейчас изрек, отец! Испокон веку сыновья неразумнее отцов, и разум вовсе исчез бы, да, к счастью, сыновья обретают его, сами став отцами.
– А ты когда-нибудь обретешь разум?
– Мука мученическая с сыновьями, отец.
– Не смейся. Сколько ты пробудешь в дороге?
– Пятнадцать дней.
– Почему столько, бедный мой сын? Знаешь ли ты, сколько это, пятнадцать дней?
– Может быть, и больше.
– Ладно, поезжай. Раз тебе все равно, то безразлично и мне. Через пятнадцать дней ты ко мне на могилу можешь прийти. Пусть, поезжай.
– Ты сказал, что тебе лучше.
– В мои годы лучше и хуже стоят друг возле друга и сменяются, как день и ночь. Свече тоже лучше, когда она догорает.
– Ты хочешь, чтоб я остался?
– Чтоб ты остался? Во-первых, ты врешь. Во-вторых, мне вышло бы боком, если б ты даже остался. Сейчас поздно, езжай. Долго не задерживайся. Пятнадцать дней для меня много, для тебя – достаточно. И возьми с собой побольше народу, я заплачу. Мне будет легче, если я буду знать, что ты в безопасности.
– Шейх Ахмед станет навещать тебя, пока я буду в дороге.
– Самый лучший подарок, который мог тебе сделать всевышний – послать вот этого доброго и разумного человека. Но не худо и ему отдохнуть от тебя, поэтому за все пятнадцать дней мы ни слова не скажем о тебе.