Приводит и предоставляет нам уникальнейшую возможность видеть их, слышать и участвовать в разговоре, быть может, не произнося при этом ни слова. Настоятельно повторяюсь: это не интервью, а некий новый жанр бесед — до того раскованных, откровенных, что они вроде и не предназначены для публикаций. Их невозможно пересказать: если вторгнешься, все испортишь. Их невозможно изложить своими словами: у каждого собеседника своя интонация, свой стиль. И ничего нельзя сократить: если из песни слов не выбросишь, то уж из размышлений мудрецов — тем более.

И Александр Половец ни в коем случае не интервьюер в обычном смысле (и ни в каком смысле вообще!) — разговаривает он с известными и знаменитыми абсолютно на равных. И уж безусловно не «провоцирует», не подталкивает, не направляет «в русло»… Да, всякий раз он — равноправный участник тех самых раздумий вслух о самом значительном для литературы, искусства, науки, политики, а, стало быть, и для каждого из нас (пусть не прозвучит это высокопарно)… Он произносит меньше, гораздо меньше фраз, чем его собеседники, но ведь и одного кристаллика бывает достаточно, чтобы, растворившись, он всему придал свою окраску, свой цвет.

В одном из писем Лев Толстой утверждал, что самое главное в литературе — это воссоздание характеров, ибо только через характеры можно воссоздать Время, Эпоху.

Искусство А.Половца едва ли не прежде всего в том, что он заставляет собеседников выказывать свои характеры если не полностью (порой они недоступно глубинны!), но все же в такой степени, что не покидает ощущение, точно мы давно знаем этих людей не только по их творениям, действиям, но и по их личному отношению к окружающим и окружающему. Мы узнали о них то, что и в произведениях их порою сокрыто… Они вошли в наш дом, а мы — в их мир.

Известную русскую поговорку «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты!» можно, мне кажется, на этот случай перефразировать: «Скажи, кого ты выбрал себе в собеседники, и я скажу, кто ты!» А выбрал А.Половец Булата Окуджаву, Василия Аксенова, Гарри Каспарова, Михаила Шемякина, Андрея Кончаловского, Анатолия Гладилина, Виктора Ерофеева, Марка Розовского, Сашу Соколова, Мариэтту Чудакову, Георгия Арбатова… Да не обидятся те, кого не назвал, хоть и уважаю не менее, чем перечисленных: надо же все-таки поставить многоточие вместо бесчисленных запятых.

И вот новая, третья книга «Бесед»… Новое дарение Александр Половец преподносит нам от имени русско-американского еженедельника «Панорама», на страницах которого те «дуэтные» разговоры впервые обретают жизнь. И вновь беседы, после каждой из коих хочется написать: «Продолжение следует». Эти продолжения — наши размышления о прочитанном.

На обложке второго сборника — слова Булата Окуджавы: «Для чего ты здесь…» Хоть это, как говорится, вырвано из контекста, но исполнено философского смысла. Человек эпохи Возрождения Окуджава — поэт, прозаик, композитор, бард — не дает всеобъемлющего ответа, поскольку его не существует, но всем, что сотворил на земле, прокладывает дороги к осознанию того, для чего и во имя чего мы здесь…

И все беседы, в которых мы будто участвуем, прокладывают — каждая по-своему — те дороги и тропы.

Сегодня Оля Окуджава сказала: «Вот, дожили все же — будет фестиваль… В июне. Первый фестиваль памяти Булата. Международный: приедут японцы, шведы, американцы, поляки, будут петь песни Булата на своих языках. В Москве. На Арбате…». Тысячи телефонных миль, разделявшие нас в разговоре, сохранили интонации, с которыми это было произнесено.

…Международный. Помню, Окуджава с некоторым удивлением рассказывал, как его принимали в Японии: аудитория (вряд ли кто из составлявших ее знал русский) подолгу рукоплескала ему, даже если это были только стихи. Или вот еще, вспоминаю я сейчас. Лет 15 назад в числе моих близких знакомых была актриса из Польши, дочка известного варшавского режиссера. До отъезда, кажется, даже бегства из своей страны — не забудем, какое это было время — Катя была дружна с самыми непримиримыми к власти польскими диссидентами и даже открыто входила в довольно узкий их круг. Имя Окуджавы, рассказывала она мне, на ее родине не менее известно, чем у нас в России — и так же почитаемо. Его песни — непременный атрибут, даже ритуал студенческих и профсоюзных сходок популярнейшей тогда «Солидарности»: «Возьмемся за руки, друзья!» — почти их гимн.

Незадолго до того Окуджава гостил в Штатах — на моей памяти в третий раз. В его приезды мы виделись при тех или иных обстоятельствах, а однажды (по-моему, в самом конце 70-х) я имел серьезный нагоняй от Елены Вайль, профессора кафедры славистики, пригласившей Булата с лекциями в ее университет: нагло поправ свои собственные обещания, я задержал Окуджаву в городе на ночь.

Причина была основательная: университет тот отстоял от Лос-Анджелеса миль на 50, мы заобедались — сначала в популярном тогда, первом в Лос-Анджелесе русском кафе «Миша», потом где-то в гостях — ехать за город в ночь никому не хотелось. Словом, волнение Лены было более чем объяснимо. Конечно, наутро Окуджава был доставлен на кафедру, лекции прочитаны, но она долго еще сердилась на меня и при случае напоминала о моей непростительной беззаботности.