— Ну, возможно, в том смысле, что вы испытали бы удовлетворение, дождавшись того момента, когда я настолько разочаруюсь в своем решении, что прокляну тот день, когда приняла его, и расторгну контракт с вами путем либо продажи всего имения, либо сдачи его вам в аренду, после чего уберусь отсюда восвояси.

— Иными словами, вы полагаете, что я мог бы испытать эдакое извращенное удовольствие, позволив вам стать палачом самой себя?

— Ну, что-то в этом роде. Или, — тут же поправилась Вирджиния, вспомнив про намек Ирмы, — даже больше того: вам было бы приятно, как какому-то оппортунисту, занять выжидательную позицию, покуда я сама с радостью не предоставлю вам право полного контроля над имением.

— Гм-м. Довольно гнусненькое намерение с моей стороны, вы не находите? — сухо произнес Ингрэм. — Но все же уголовно ненаказуемое. А кстати, разве, будучи вашим управляющим, я не должен был и так сохранить за собой полный контроль над имением?

— Да, — согласилась Вирджиния и неожиданно для себя почувствовала, что как-то незаметно их роли поменялись и теперь он атаковал ее, тогда как ей оставалось лишь защищаться.

— Так все же, в чем, по-вашему, конкретно заключалась моя выгода? Мои интересы достаточно надежно защищал контракт, срок которого истекает лишь через несколько лет; у меня сохранялись предусматриваемые им права управляющего, которые вы, в свою очередь, были не вправе опротестовать. Так какая же в таком случае мне была разница, останетесь вы здесь или отправитесь загорать на пляжи Ривьеры или куда-нибудь еще?

Ингрэм сделал паузу, устремив на Вирджинию долгий оценивающий взгляд, и пододвинул ей стул.

— Знаете что, — терпеливо проговорил он, — оставьте эту вашу роль ангела-мстителя, а вместо этого присядьте и послушайте меня, пока я стану вкратце излагать вам собственную позицию. Но только на сей раз постарайтесь действительно поверить мне, хорошо?

— Попробую, — произнесла Вирджиния довольно смиренным тоном.

— Разумеется, я знал, что рано или поздно у вас появятся все эти «зачем» да «почему», и когда это произошло, я прямо сказал вам про наше с вами общее чувство ответственности перед покойным Эрнстом. Можете мне поверить, что это была чистая правда. Затем, если мне не изменяет память, мы заключили с вами нечто вроде договора о мире, в результате чего я пришел к выводу о том, что мы понимаем друг друга. А потому я хочу знать, кто, какой человек после всего этого начал подпитывать ваши сомнения относительно моих мотивов?

Вирджиния сделала глубокий вдох.

— В сущности, никто, — солгала она. — Просто я нашла вот это, — она указала на бумагу, которую по-прежнему держал в руке Ингрэм, — после чего начала задаваться всякими вопросами и в итоге поверила в худшее. — И нерешительно добавила: — Простите меня.

— Надеюсь, мои слова хотя бы немного прояснили ситуацию?

— Да, спасибо вам.

— Ну и хорошо. А коль скоро сей документ теперь имеет даже еще меньшее значение, чем прежде, я прошу вашего разрешения на то, чтобы уничтожить его. Ну как?

Вирджиния кивнула, и Ингрэм разорвал лист на мелкие части, которые затем опустил в пепельницу. Когда их коснулось пламя его зажигалки, Вирджиния заметила:

— А если бы я не поверила в ваши доводы насчет нашего морального долга перед Эрнстом — что тогда?

— В общем-то это чисто гипотетический вопрос, однако скажу, что в таком случае, как я полагаю, мне пришлось бы найти более убедительный аргумент.

Преисполненная чувства глубочайшего облегчения, Вирджиния осмелилась даже пошутить.

— Например, что бы вы сделали? Приковали бы к моей ноге ядро на цепи?

Ингрэм, который уже снова повернулся к своему письменному столу и принялся копаться в лежавшей на нем корреспонденции, ответил через плечо:

— Вы бы немало удивились, узнав, что именно я бы сделал… Вот ведь незадача, вы не знаете, куда подевался последний счет от Эркмана?

— Его здесь нет — я его уже подшила.

Найдя нужную бумагу, Вирджиния протянула ее Ингрэму.

— Спасибо. — Приняв счет из ее рук, он направился к выходу, сосредоточенно читая на ходу текст и полностью утратив к ней какой-либо интерес.

Оставшись одна, Вирджиния вытряхнула остывший пепел в корзину для бумаг и вытерла пепельницу, превратив эту процедуру в некое символическое очищение собственных мыслей об Ингрэме от порочного налета.

Как вскоре выяснилось, Ингрэм предпочел ограничиться выражением весьма сдержанной симпатии в отношении романа Лизель с Крисом Беллом.

— Если вас интересует мое мнение, то я бы не советовал вам становиться на чью-либо сторону и вообще вмешиваться в это дело, — заявил он Вирджинии.

— Боюсь, я уже дала понять Меям, что встала на вполне конкретную сторону.

— Что, как мне представляется, было весьма опрометчивым шагом.

— Ну тут уж я ничего не могу поделать. И потом, вы же сами, причем еще до моей встречи с Лизель, сказали мне, что ее положение в родительском доме ничуть не лучше того, в котором находилась Золушка, — напомнила Вирджиния.

— Да, но при этом она была вполне счастлива — беззаботна. И если впоследствии выяснится, что молодой Белл отнюдь не является ее потенциальным принцем, вас ожидают укоры с обеих сторон, не так ли?