Эти откровения совершенно изменили мнение Джулии о нем. Он, оказывается, совсем не дикарь — путешествовал по миру и образован, но все-таки остается в Мас-Боссэ и проводит дни на пастбищах. Как будто угадав ее мысли, Арман сказал:

— Но я всегда возвращался в Mac. А теперь, когда ваш дедушка ничего не может без меня делать, я останусь здесь до конца.

— А потом? — спросила Джулия и вздохнула.

— Поеду за моря. В Южной Америке есть много нехоженых мест. Боюсь, что, когда Ги Кордэ унаследует ранчо, он его продаст. И это станет концом жизни здесь.

Оказывается, Ги не только имеет виды на наследство, но и на самом деле являетсянаследником своего дяди. Джулия знала — он не любит эту землю, и ей тяжела была мысль о том, что усадьба попадет в чужие руки, возможно, даже будет разорена: болота осушат, скот и лошадей угонят.

— О нет! — воскликнула она. — Ему нельзя позволить продать все это!

Арман удивленно взглянул на нее:

— Оно и для вас стало что-то значить, да?

— Да, — просто ответила девушка и гордо добавила, в первый раз отождествляя себя с родными своей матери: — Все-таки я наполовину Боссэ!

— А я вот совсем не Боссэ, — посетовал он, — хотя и ношу эту фамилию благодаря любезности вашего дедушки. Но Мас не мог бы значить для меня больше, даже если бы в моих жилах текла кровь Боссэ.

— Наконец у нас появилось что-то общее, — робко заметила Джулия.

— Только любовь к ранчо, — твердо ответил он. — Скоро вы вернетесь к своей прежней жизни, и все это… — он обвел рукой обширное пространство болот и неба, — станет только воспоминанием. Но я думаю, что вы на самом деле не такая, как все. В своих мечтах вы постоянно будете возвращаться сюда.

Джулия отвернулась, чтобы Арман не мог видеть слез, внезапно навернувшихся ей на глаза. К горлу подступали рыдания. Она не такая, как все, — Камарг всегда будет преследовать ее. И не только эта земля, но и память о загадочном мужчине с миндалевидными глазами, чей образ уже отпечатался в ее сердце. Теперь, когда он так безразлично говорил о расставании, она поняла, что ведет с ним борьбу, обреченную на неудачу, с того самого первого дня, когда они встретились. И ее непреодолимо влечет к нему. Даже хорошо, что она уезжает, не успев поставить себя в глупое положение. Он же только что сам сказал, что у них нет ничего общего, кроме любви к ранчо. А когда дед умрет, между ней и Арманом пролягут тысячи миль, половина земного шара. Джулия пришла в себя от этих безрадостных мыслей, только когда они уже подъезжали к дому.

— Вы правда позаботитесь о своей ране? — спросила она Армана.

Его ответ не был успокаивающим:

— Это не имеет значения, мадемуазель.

Медсестра Джулия думала, что очень даже имеет, и вечером подробно рассказала обо всем Жилю. Она надеялась, что дед, единственный человек, с чьим мнением считался Арман, настоит на том, чтобы его ране уделили должное внимание. Но реакция на ее заботу разочаровала девушку. Он только сказал, что в братстве, к которому принадлежит Арман, любая рана, не лишающая трудоспособности, оставлялась на милость природы и организма и обычно прекрасно заживала сама. Беспокойство внучки старика больше позабавило, чем взволновало.

— Ты говорила мне о своем дипломе медсестры, — вспомнил он. — Это весьма похвально и полезно. Но если ты начнешь ухаживать за моими работниками, они тут же все притворятся больными, чтобы иметь удовольствие наслаждаться твоей заботой.

— Арман не нашел в этом ничего приятного, — заверила она деда, и его глаза недоверчиво сверкнули. — Но вы не поняли: рана, подобная этой, легко может загноиться…

— Я не думаю, что есть какая-нибудь опасность, — перебил он. — Воздух здесь пропитан морской солью — это всегда спасает. Не беспокойся об Армане, он не дурак и очень выносливый.

Джулия вздохнула. Арман был не только выносливый, но и стойкий во всех отношениях. Дед сидел, как обычно, в своем кресле с наброшенной на плечи шалью, и ей показалось, что он выглядит сегодня еще более немощным, чем тогда, когда она в первый раз его увидела. Видимо, Ги не долго будет ожидать своего наследства. Она вернется в Англию, а Арман отправится в Южную Америку. Девушка опять вздохнула. Она была в длинном белом шелковом платье свободного покроя, которое надела, чтобы угодить деду. Солнце Прованса уже покрыло ее шею и руки нежным загаром, а светлые волосы, подобные золотым нитям, обрамляли посвежевшее личико. Старик ласково смотрел на внучку.

— Ты сегодня какая-то задумчивая, ch'erie, — мягко сказал он. — Ты думаешь, как и я, о своем скором отъезде?

Она не ответила на вопрос, только взяла его изуродованную артритом руку и приложила к своей щеке. Джулия полюбила его больше, чем когда-либо могла себе представить. Дед продолжал смотреть на нее с нежной гордостью.

— `A propos [31] , — вновь заговорил он. — У меня к тебе важная просьба, и твое согласие может сделать старика счастливым.