Шрифт:
Кроме вышеперечисленных кадров, Курсы дали Красной армии большое количество другого командного состава: 569 пулемётчиков, 102 траншейников, 621 заведующих оружием, 121 связиста и 63 партработника. Свою собственную лепту внёс и Яков Александрович Слащёв.
За годы, проведённые в сгенах «Курсов», Яков Александрович многое успел передумать о пережитом. И хотя лет-то ему было не так уж и много, его опыт жизненный и военный были поистине колоссальны. Но самый главный вопрос, который он мог себе задавать в последнее время, вероятно, был одним из насущных.
«Был ли доволен он своей новой жизнью? — Подчёркивает в своей книге «Подземелья Лубянки» Александр Хинштейн. — Вопрос непраздный. Слащов и сам себе не мог на него ответить.
С Константинополем его не связывало, кажется, ничего. Единственным богатством, которым владел он там, у берегов Босфора, была свобода.
А что получил он взамен? Место преподавателя тактики на курсах красного комсостава. Комнатушку в лефортовском флигеле.
Но никакие испытания не в силах были сломать, изменить этого человека. Он остался в точности таким же, каким был и в Первую мировую, и в Гражданскую: упрямым, фанатичным, дерзким.
«Стремится уйти из школы в строй, — писали кадровики в одной из первых его аттестаций, — почему и чувствует себя свободно и независимо, мало интересуется пребыванием в стенах школы»».
Но этим планам не суждено было найти своё воплощение. Роль Слащёва в Советской стране была предначертана её властью. В другой роли он ей был не нужен. Увы!
2
После увольнения из Русской армии Врангеля Земский союз предоставил Якову Александровичу ферму под Константинополем, где он разводил индеек и прочую живность. Однако дело в сельском хозяйстве шло у него из рук вон плохо. Доходов генерал почти не имел и сильно бедствовал. При этом свою борьбу против Врангеля не прекращал ни на минуту. В этом и был весь Слащёв!
«Что произошло на «Корнилове», куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, — со злостью говорил Яков Александрович своим собеседникам, — ибо никакого ответа я на него не получил, но не могу не отметить, что после подачи этого рапорта Шатилов отдал распоряжение об исключении из Армии всех генералов, не занимавших должностей, хотя бы эти генералы и желали остаться в Армии, и о перечислении их в разряд беженцев.
Я не знаю, много ли честных, исполнивших свой долг людей было выброшено таким образом на улицы Константинополя без крова, пищи и, по типичному беженскому выражению, «без пиастров», но я знаю, что я — Слащёв — отдавший Родине всё, отстоявший Крым в начале 1920 года с 3000 солдат от вторжения 30.000 полчищ красных, — я, заслуги которого увековечил своим приказом сам Врангель, добавивший, по просьбе населения, к моей фамилии наименование «Крымский», — я выброшен за борт.
Я говорю всё это не для того, чтобы хвастать своими заслугами, я намеренно подчёркиваю, что о них говорил не я, а сам Врангель, но я хочу сказать только, что если так поступал штаб со Слащёвым, то чего же ожидать от него рядовому офицеру или солдату?»
Фигура Слащёва, мало сказать, была популярна. Она снова стала занимать умы соотечественников и на чужбине. Да и не только соотечественников, и не только на чужбине..
Яков Александрович позже расскажет:
— Если говорить о предложениях, полученных мною от Антанты, то все они исходили только от Англии и Франции. Америка и Италия держались крайне лояльно и даже сочувственно к советской власти. Англия же предлагала… Конечно, только словесно, движение и поднятие восстания в районе Баталпашинск — Минеральные Воды — Пятигорск, чтобы отрезать от России и передать Англии нефтяной район. Разговоры представителей французов сводились к тому, что мне пора примириться с Врангелем и развить операцию на Крым и Украину. Эту точку зрения Франция настолько муссировала, что даже прислала ко мне представителей от Национального Украинского Комитета, возглавляемого Маркотуном, ко мне же были присланы приехавшие с Украины атаманы — я в организации этой угадал подставленных лиц (французов) и ушёл — моё место занял генерал Каледин. Таким образом, украинская авантюра временно провалилась. Но дело на этом не кончилось. Несмотря на то, что я жил в деревне, ко мне приехал сербский посланник, видимо, как нейтральное лицо, которого я никогда раньше не знал, и просил меня зайти к нему поужинать (это было в июне этого года, и им «случайно» был снят дом Энвер-паши в ста шагах от дома, где я жил). За ужином посланник заговорил со мной о Врангеле и что последний меня очень любит. Я ответил: «Не будем говорить об этом подлеце». Несмотря на это, через несколько дней Врангель приехал по делу сербского посланника, но мы не разговаривали. Потом Врангель приехал вторично, но мы не разговаривали… Нужно было поддержать Врангеля, которого они признали как Верховного правителя, и зачем-то нужно было марать меня с ним. Со стороны Англии я получал предложение от Генштаба капитана Уокера о поднятии восстания на Кавказе — я обещал ему разобрать этот вопрос и что о действиях моих он узнает…
Вспомнилось на чужбине и появление Шкуро. Андрей Григорьевич Шкура формировал армию под главенством Савинкова и, как рассказывал Слащёв, собирался высадиться на Кавказе и двигаться совместно с Польшей и со стороны Риги. Лично Якову Александровичу он предложил пост начальника штаба. Ответ Слащёва был уклончивым…
Ничего и не получилось, так как Андрей Григорьевич, проживая сначала в Югославии, а потом в Париже, работал простым наездником в цирке, а ещё снимался в немом кино. Его также встретил Александр Вертинский в Ницце, описав это достаточно красочно и увлекательно:
«…Однажды в Ницце ко мне подошёл во время работы невысокого роста человек, одетый в турецкий костюм и чалму (снималась картина «Тысяча и одна ночь»).
— Узнаёте меня? — спросил он.
Если бы это был даже мой родной брат, то, конечно, в таком наряде я бы всё равно его не узнал.
— Нет, простите.
— Я Шкуро. Генерал Шкуро. Помните?..
(…) Экзотический грим восточного вельможи скрывал выражение моего лица.
— Надо уметь проигрывать тоже!.. — точно оправдываясь, протянул он, глядя куда-то в пространство.
Свисток режиссёра прервал наш разговор. Я резко повернулся и пошёл на «плато». Белым мёртвым светом вспыхнули осветительные лампы, почти невиданные при свете солнца… Смуглые рабы уже несли меня на носилках.
«Из премьеров — в статисты! — подумал я. — Из грозных генералов — в бутафорские солдатики кино!.. Воистину — судьба играет человеком»».
И если на такую роль мог пойти Шкуро, но только не Слащёв. Уж он не хотел проигрывать. А самое главное, не хотел уметь это делать. Никогда!
3
Шёл 1921 год…
«В начале 1921 года состоялось заседание оперативного совета ВЧК под председательством начальника Особого отдела В.Р. Менжинского, — рассказывает А. Зданович. — В первом пункте повестки дня значилось: «О проекте разложения врангелевцев». Судя по составу участников (Т.П. Самсонов, Г.И. Благонравов, Г.Г. Ягода, А.Х. Артузов, З.Б. Канцельсон), предполагалось задействовать возможности всех оперативных отделов. Хотя мы не располагаем перечнем выработанных чекистами мер, но, зная последующие события, можно вполне обоснованно предположить, что предусматривалось использовать разногласия среди генералитета, между различными группами офицеров и политиков и, активно используя агентуру, склонить высокопоставленных врангелевцев к возвращению на родину, добиться от них публичного заявления об отказе продолжать борьбу с новой властью.
План этот был вполне реален. Надо сказать, что в 1921 году Иностранный отдел ВЧК и Разведуправление Красной армии уже имели активно действующие заграничные резидентуры в некоторых центрах военной эмиграции. Работали чекисты и в Константинополе. Кроме этого, своими оперативными возможностями располагала в Турции Всеукраинская ЧК, а также подчинённая М.В. Фрунзе разведка войск Украины и Крыма.
Некоторые агенты из числа офицеров Белой армии были завербованы ещё до эвакуации войск из Крыма. Достаточно сказать, что на связи с подпольными большевистскими организациями постоянно находились сотрудник оперативного отдела штаба А.И. Деникина В. Борисов и адъютант губернатора Крыма поручик С. Тимофеев…
Среди офицеров и генералов, на которых прежде всего обратили своё внимание советские спецслужбы, наиболее заметной фигурой был, несомненно, защитник Крыма от Красных войск генерал-лейтенант Яков Александрович Слащёв, отстранённый Врангелем от командования корпусом.
Для ВЧК и Разведупра не составляли секрета «особые» отношения Слащёва с Врангелем. В руки чекистов попали многочисленные документы белогвардейской контрразведки, среди которых были материалы и на Слащёва.
В Константинополе опальный генерал вновь оказался под «опекой» контрразведки Врангеля, трудившейся под покровительством французских и английских спецслужб.
Впрочем, пристальное внимание контрразведки отнюдь не испугало Слащёва и никак не повлияло на его взгляды. Не прошло и месяца после эвакуации, как он, в ответ на резолюцию собрания русских общественных деятелей в поддержку Врангеля, направил председателю этого собрания письмо, в котором резко критиковал главнокомандующего и его ближайшее окружение.
Кроме этого, Слащёв активно взялся за подготовку к печати книги с невинным, на первый взгляд, названием — «Оборона Крыма. Мемуары генерала Слащёва-Крымского». А близкие к генералу офицеры повели в войсковых лагерях активную агитацию, в основу которой были положены факты, дискредитирующие Врангеля как военачальника и государственного деятеля. Агитация имела некоторый успех, особенно среди офицеров кавалерийских полков.
Реакция Врангеля последовала незамедлительно: он издал приказ о создании суда чести генералов. Первым и, наверное, единственным делом, которое рассмотрел этот суд, было дело Слащёва. Решением суда его уволили со службы без права ношения мундира. Генерал Слащёв был исключён из списков армии, что, кроме всего прочего, лишало его какого-либо содержания и обрекало на нищенское существование. Более того, ему предлагалось немедленно покинуть Константинополь.
Однако Слащёв и не думал никуда уезжать, а, напротив, стал ещё решительней в своих действиях. На его квартире в Скутари (район Константинополя) регулярно стали собираться офицеры и разрабатывать планы смещения главнокомандующего. Парижская эмигрантская газета «Последние новости» писала, что на вызывающие действия Слащёва обратили внимание французские власти (читай — контрразведка), «которые нашли, что всякая агитация против генерала Врангеля подрывает дисциплину в войсках, и предложили генералу Врангелю арестовать Слащёва».
Главнокомандующий возражал против крайних мер. Тогда, воспользовавшись отъездом Врангеля, французы сами заключили Слащёва и группу его офицеров под домашний арест.
Но и это не остановило отставного генерала. Несмотря на то что редактор его книги генерал Н.А. Киленин испугался последствий и прекратил работу над рукописью, Слащёв сам переработал текст и всё же довёл дело до издания…
Окончательный вариант книги назывался «Требую суда общества и гласности». Само название говорило о том, что автор не сдался, а, наоборот, настроен на дальнейшую борьбу.
Книгу продавали буквально из-под полы. Контрразведчики гонялись по пятам за продавцами, как правило, нищими офицерами, и арестовывали тех, кто приобретал её. В Галлиполийском лагере, где находилось более 10 тысяч солдат и офицеров, жестоко наказывали тех, у кого обнаруживали книгу Слащёва.
Борьба Слащёва с врангелевским окружением и непосредственно с бароном вносила раскол в побеждённую, но не сломленную до конца Белую армию, что полностью соответствовало интересам ВЧК и Разведупра РККА в Константинополе. Поэтому, не отказываясь от работы с другими генералами и офицерами, советские спецслужбы сосредоточили свои усилия (по крайней мере, с февраля 1921 года) на Слащёве и разделявших его взгляды офицерах.
Было признано необходимым послать в Турцию ответственного сотрудника с поручением установить непосредственные контакты с генералом, а вернее с генералами, поскольку в группу Слащёва входил и бывший помощник военного министра Крымского правительства, председатель Татарского комитета в Турции генерал А.С. Мильковский.
Уполномоченным ВЧК стал Я.П. Тененбаум. Его кандидатуру предложил будущий заместитель председателя ВЧК И.С. Уншлихт — они вместе работали на Западном фронте, где Тененбаум под руководством Уншлихта занимался разложением польской армии и весьма преуспел в этом. Кроме того, Тененбаум обладал богатым опытом подпольной работы, хорошо знал французский язык, что в Константинополе могло пригодиться, с учётом активности французской контрразведки. Перед выездом Ельского (под таким псевдонимом отправлялся в Константинополь Тененбаум) его лично инструктировали И.С. Уншлихт и председатель РВСР Л.Д. Троцкий».