Он подивился бы, что другие не узрели этого света, когда б, как гласит Святое Писание, люди не были слепы. Истина изложена в словах столь ясных, простых и доступных, что неспособность людей ею проникнуться объяснялась не иначе как слепотой. (От слепоты, разумеется, нет лекарства; Эдвард Брайн отнюдь не испытывал желания обращать других в свою веру.) Торопливо перелистывая тогда Библию, он первым делом наткнулся у святого Луки на притчу о богаче и Лазаре:

«…и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят».

До тех пор священники в тех или иных выражениях повторяли то, что он уже слышал от матери, — наставляли быть добрым, утверждая, что это и есть христианство. Для них Бог был силой, побуждающей к совершенствованию и помогающей становиться лучше. Некоторые даже приплетали к этому политику, а другие выражали сомнение в существовании ада. И все либо скрывали истину, либо ее не знали. Но истина, однако же, была изложена на страницах Святого Писания, притом многократно. Он нашел еще одну ясную формулу:

«Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Евангелие от Иоанна, 3, 36).

Как он понял, человечество разделено на две противустоящие группы: на избранных, каковых очень мало и среди которых он теперь себя числил, и на безнадежно проклятых, и нет им числа. Грядет великий Суд, а на что он будет похож — об этом сказано яснее ясного. Взгляд Эдварда остановился на Евангелии от Матфея, и он выписал:

«Когда же придет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престол славы Своей… Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его…»

Казалось бы, как не понять смысл этих слов, а тем не менее многие пасторы и священники из недели в неделю читали проповеди так, будто и понятия не имеют об этой ужасающей вести. Словно сообщили — вполне серьезно и со всеми подробностями, — что вот-вот начнется вторжение, за которым последует всеобщая бойня, а потом как ни в чем не бывало заговорили о погоде.

Число спасенных — и то было известно и записано в Откровении святого Иоанна, которое постепенно превратилось в любимое чтение Брайна.

«И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах».

Сто сорок четыре тысячи. 144 000. Тысяча гроссов. [20] Похоже на одну из записей в бухгалтерской книге, которые он по долгу службы постоянно сличает с документами. Небесный кассир, если уместна подобная параллель, ведет свои, Божественные, книги, в которых из миллионов записей всего тысяча гроссов приходится на праведных. Мало, едва ли он встретит в жизни других избранных.

Порой он посещал храм Истинных Евангелистов или молельню секты Крайних Протестантов, но нечасто. Он сомневался, что тамошние прихожане действительно относятся к числу избранных. Их неприкрытое и остервенелое радение казалось ему подозрительным: сознание своего избранничества должно умиротворять. Да и в любом случае ему не требовалось подтверждений со стороны — он целиком и полностью полагался на собственное понимание Святого Писания.

Каждый вечер, закрывая конторку и снимая с вешалки шляпу, он испытывал тайное облегчение, словно ему предстояло выйти из серого дождливого дня под яркое солнце. Не пройдет и часа, как он сможет снова открыть свою Библию, увидеть и почувствовать свет. «Иду, иду», — повторял он про себя, как бы отвечая нетерпеливой возлюбленной.

Пламя не всегда разгоралось. Излишнее внимание к делам мирским могло его пригасить, а в иные вечера ему вообще не удавалось узреть свет, потому что он позволял себе слишком сосредоточиться на работе или тревожиться по какому-то поводу, не имеющему отношения к его внутренней жизни. Его друг, апостол Петр, объяснил ему, почему так получается, — в том же Послании, которое даровало ему первоначальное озарение:

«Возлюбленные! Прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу…»

Для Эдварда Брайна собственная душа стала устройством для уловления и учета горнего света. Душу надлежало содержать в постоянном настрое и рабочей готовности. Удаляться от плотских похотей было нетрудно. С выпивкой и куревом он успешно распрощался еще до откровения. Теперь же он еще более ужесточил свой режим — ограничил себя в еде, а вместо чая и кофе стал пить воду или холодное молоко. Бороться же с соблазном роскошных одежд или распутных женщин ему было без надобности. Новый образ жизни не так уж сильно отличался от старого, но поскольку был более аскетическим, то, возможно, повел к элементарному недоеданию. По крайней мере, духовная жизнь мистера Брайна, несомненно, стала более, а не менее напряженной, а равнодушие к материальным благам — куда заметней.