Конечно, гораздо легче было бы рассматривать обитателя кувшина, чем этих коробок, однако оказалось не так, потому что в кувшине до высоты в две трети все заслоняла паутина. И сплетенная так плотно, словно специально для того, чтобы скрыть обитателя со всех сторон. Она свисала складками, почти как драпри, и, всмотревшись пристальнее, Лидия была поражена основательностью работы; драпри казались удивительно похожими на ноттингэмские кружевные занавеси — хоть и значительно меньшие по размеру, конечно, и, вероятно, не вполне вровень с последними движениями моды. Лидия наклонилась, чтобы заглянуть под край паутины на обитателя кувшина.

— Боже милостивый! — воскликнула она.

Паук, скорчившийся в центре заслоненного паутиновыми занавесями кружка, был самым большим из всех, что они видела. Она уставилась на него. Она вспомнила, что прошлым вечером Эдвард был в состоянии какого-то возбуждения, но она обратила на это мало внимания, если не считать того, что сказала, как в нескольких предыдущих случаях, что слишком занята, чтобы подняться и посмотреть на какого-то чудовищного паука: она так же припомнила, что он был заметно разочарован отсутствием ее интереса. Теперь, видя этого паука, она могла это понять: ей даже сразу стало понятно, как это возможно — говорить о красоте окраски паука, ибо здесь совершенно не было сомнений, что данный образец заслуживает почетного места в классе живых драгоценностей природы.

Основной цвет был бледно-зеленым с полосками потемнее, которые, слабели, уходя на нижнюю сторону. Ближе к центру спинки проходил рисунок наконечников стрел, ярких в центре и почти сливавшихся с зеленым фоном у острия. По обе стороны брюшка были похожие на скобки алые закорючки. Мазки того же алого цвета отмечали сочленения зеленых лап, и такие же мелкие отметины были на верхней части того, что Эдвард звучно называл цефалотораксом, но Лидия думала об этом, как о месте, куда крепятся ноги.

Лидия склонилась ближе. Странно, но паук не замер в неподвижности, как обычно делают пауки. Казалось, его внимание было всецело занято чем-то, что он держал между передней парой лап, чем-то мелькающим при движении. Лидия подумала, что этот предмет — аквамарин, граненый и полированный. Когда она шевельнула головой, чтобы в этом убедиться, ее тень упала поперек кувшина.

Паук перестал вертеть камешек и застыл. Наконец, тоненький и глуховатый голосок с легким иностранным акцентом произнес:

— Привет! Кто вы?

Лидия оглянулась. Кабинет как и прежде был пуст.

— Нет, смотрите сюда! — сказал глуховатый голосок.

Она снова посмотрела вниз в кувшин и увидела, что паук показывает на себя ногой номер два справа.

— Меня зовут — Арахна, — вежливо сказал голосок. — А вас?

— Э-э… Лидия, — неуверенно ответила Лидия.

— Ах, дорогая! Почему же? — спросил голосок.

Лидия почувствовала легкое раздражение.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Ну, как мне помнится, Лидию отправили в ад в наказание за то, что она сделала что-то особенно гадкое со своим любимчиком. Полагаю, вас назвали не в…

— Конечно, нет, — ответила Лидия, чуть добавив в голос резкости.

— Вот как, — с сомнением произнес голосок. — И, все-таки, не станут же вас называть просто так. И, знаете ли, я никогда по-настоящему не винила Лидию. Любовники, по моему опыту, обычно заслуживают… — неуверенно оглядываясь в комнате, Лидия пропустила остаток фразы.

— Я не понимаю, — сказала она. — Я хочу сказать, это в самом деле?..

— Да, это я, все верно, — сказала паучиха. И словно в подтверждение, снова указала на себя, на сей раз третьей лапой слева.

— Но… ведь пауки не умеют…

— Конечно, нет. Настоящие пауки не умеют, но я — Арахна, я же вам сказала.

Туманное воспоминание шевельнулось где-то у Лидии в голове.

— Вы хотите сказать, та самая Арахна? — поинтересовалась она.

— А вы когда-нибудь слышали о другой? — холодно вопросил голосок.

— Я имею в виду, та самая, что досадила Афине — хотя я сейчас не могу вспомнить чем именно? — спросила Лидия.

— Именно. Я классная вязальщица, а Афина взревновала, и…

— Значит, вы вязали?

— Я была лучшей вязальщицей и ткачихой, но когда я выиграла всегреческие открытые соревнования и победила Афину, та не смогла с этим смириться, она так яростно стала ревновать, что превратила меня в паука. Я всегда говорила, что вообще очень нечестно допускать к соревнованиям богов и богинь. Они совершенно не умеют проигрывать, а потом распускают о вас ложные слухи, чтобы оправдать те гнусности, которые совершили в отместку. Наверное, вы все слышали по-другому? — добавил голосок слегка вызывающим тоном.