– Ты че, не понимаешь,…ть? Ты меня плохо знаешь,…ть?

– Гамлет, – решила Таня. – Монолог перед дуэлью. Надо ставить так, чтобы герои сначала переговаривались по мобильнику. А потом присылали друг другу киллеров. И одновременно погибали в разных концах города, называя друзьям имена тех, кто их заказал.

В чуть прояснившемся туманном ночном небе проявилась звезда, не мигая подглядывающая за Таниным продвижением к дому.

– Звезда-полынь, – сказала Таня в пустоту. Она не думала про Библию, просто сказались слова сами собой.

– Звезда-полынь, почему худшие люди стали главными? Они заражают собой других. Это так и было задумано, звезда-полынь?

Я не хочу, чтоб что-то внутри меня было, росло. Я не смогу это любить, радоваться, может, еще ничего и нет? Пусть ничего не будет, звезда-полынь. Я вполне могла сама себе это придумать, внушить, когда еще хотела быть с ним и надеялась продлить его жизнь навечно. Главное, пусть ничего не будет. Что я скажу, если оно появится на свет? Что его отец в первый день знакомства предупредил меня о своей полигамности? Я и слова такого не знала. Как он тогда сказал? «Я – существо полигамное…» Пришлось потом в словаре смотреть, убеждаться, что правильно поняла. И все это была болтовня пустая, кто этому верит, кто об этом вспоминает, когда сердце прикипает! И разве подходит слово «отец», такое особенное слово, к предателю. Пусть будут другие слова: блуд, спермодонор полигамный. Гад. Тварь.

Наконец пришли слезы. Она, ревя в полный голос, спустилась в подземный переход, избавившись от неотступного взгляда горькой звезды. Связь с космосом оборвалась, и смрад городского, засиженного нищими подземелья принес подобие утешения.

Но кикимору-то эту он не предал! Курлыкал с ней, тест оплачивал. Радовался будущему потомству. И со мной он не порывал. Может, скажи я ему, и мне перепало бы его воркования и нежности. Ведь когда он со мной, для той он во Франкфурте! Ну, пусть пока радуется. Пока общие знакомые не намекнут, что видели ее надежду и опору с другой. Вот ей будет весело! Как мне сейчас. Только эта другая будет именно другая, не я.

В своем дворе надо было задержаться: выплакаться с запасом, чтобы дома не тревожить намаявшегося Миня. Таня встала под деревом, среди собачьего дерьма и окурков и завыла в направлении звезды.

Вскоре организм стал уставать от бесцельного перерасхода жизненных сил и подал сигнал отбоя воздушной тревоги. Тане захотелось тишины. Чья-то тень рыскала неподалеку, заставив даже всколыхнуться забитый горем инстинкт самосохранения: не маньяк ли насильник ее высматривает?

– Трудности в личной жизни? – деликатно поинтересовался выгуливающий собаку Борька, детсадовский ее сокроватник и позднее одноклассник.

– Трудности в общественной. Всех ненавижу. В личной – крах.

Борькина собака хрипло гавкнула и завыла, как волк на кладбище.

– Ты тише говори, – объяснил Борька, – миттели – они нервные. Порода такая. Мы дома даже ругаемся шепотом, иначе он из себя выходит. Реагирует.

Как будто Таня не знала Бриза!

– Борь, – шепнула она, – иди ко мне спать, а? Мне одной сейчас никак.

– Стой тут, – велел Борька. – Я тока парня домой отведу, нагулялся уже. Или нет, вместе отведем, а то ты тут всех ворон седыми сделаешь своими выступлениями.

Минь спал и даже не вышел их встречать, так настрадался.

Борька раздвинул диван, Таня постелила.

– Главное, в семь меня разбуди, смотри, – велел Борька.

– Ты спи, не волнуйся, можешь храпеть – это даже лучше. Только обними меня, чтоб не было страшно.

– Ну, давай, обнимаю, горемыка. Баю-бай. Утром легче будет, увидишь.

Борька храпел, как она и заказывала. Таня освободила его руку, чтоб не затекла от тяжести ее головы.

Сон, забравший Борьку в свои счастливые владения, не тревожил Таню. Она лежала и думала. Вот и у нее теперь есть что-то позади, в прошлом. Давным-давно она завидовала бабушке, что у той уже все было: школа, институт, роды, потерянная любовь. Завидовать, оказывается, было нечему – ничего не кончалось. Все оставалось внутри и никуда не девалось. Со всем, что приносит тебе течение жизни, надо научиться сживаться. Даже с ошибками. Хотя… Почему то, что хочешь оставить в прошлом, надо считать ошибкой? Почему обязательно считать то, что было, темной полосой жизни, подлежащей забвению? Было хорошо, и пусть вспоминается по-хорошему…

Таня теперь знала, куда девается любовь: она уходит в бесконечность. Счастливая спит там до времени и в положенный миг спускается в легком парении к тем, кто сумел дождаться. Растоптанная тоже не растворяется в слезах, она живет в дремучем лесу памяти и выползает навстречу не сумевшим дождаться иного.