Пиренгул, а в особенности Рахмангул, и близко к штабу его не подпускали, мотивируя тем, что Леон — месхитинец. Нет, о предательстве не думали, храни от этого Боги, но не доверяли. Положа руку на сердце, он и сам не знал, как поведет себя, если столкнется со «своими». Воевать однозначно станет, другой вопрос — как. Без куража — это точно. Сейчас он благодарил Величайшую, что свела его не с бывшими соотечественниками, а с давними соперниками — галатинцами. Узнал их по символу — льву, который венчал фигуру Гидроса на форштевне. Примерно то же чувство испытывали и бывшие лоосские разведчики, родившиеся в месхитинских селениях, хоть они и «отиренились» гораздо глубже Леона. Опасались, что среди воинов могли оказаться их родственники, такие же крестьянские рекруты, как и они. Вряд ли, конечно, но… Клио [18] , бывает, так переплетет нити судеб…

Сложившуюся еще со времен «Великого Похода» четверку диверсантов, отправили в Далор с заданием «взять языка», желательно повыше чином. Теперь они лежали на крыше одного из ближайших к порту домов и поражались точности задумок Руса. То, что случившееся в порту его идея — «спецназовцы» не сомневались, а Леон так знал это наверняка.

— Вот сейчас бы на них всеми силами навалиться! — досадно-мечтательно произнес Ермил.

— А про верховую разведку в городе забыл? — напомнил Саргил, косясь на командира. Тот молчал. — И вон, они уже тяжелую пехоту в три ряда выставляют. Их не опрокинем, а сами в городе многих потеряем. Наездникам скорость нужна, а где тут разгонишься? А стоячий всадник — мертвый всадник, — и снова покосился на Леона.

«Непререкаемый авторитет» не счел нужным встревать в беседу молодежи, но на утверждение Саргила все же согласно моргнул. Ему было некогда, он вспоминал разработку Русчиком оригинальной нагревающей структуры; по науке орденских наставников — для Силы Геи дело совершенно невозможное. Текущие, те да — воду и кипятят, и морозят, Пылающие — само собой, но чтобы Хранящие?!

— Да как ты не можешь понять, Леон! — раздраженно объяснял ему друг. Они сидели на пустыре в овраге, в двух стадиях от стены Эолгула. На дне всегда держалась тень, но почему-то было сухо. — Любое вещество нагревается от колебаний мельчайших частиц, из которых оно и состоит! А ты думаешь, почему?

— Потому что есть тепло, есть холод, — Леон тоже постепенно раздражался, — что больше войдет в материю, такой и станет температуры. Тебе же тоже об этом говорили! Тепло не подвластно Силе Земли, потому и не выходит у тебя ни дарка!

— А, не поймешь ты, — отмахнулся от него упрямец и снова уставился на ладонь, на которой лежал найденный неподалеку камень.

— А зачем вообще позвал! — обиделся старший товарищ.

— Знаешь… сам не знаю, — пожал плечами Русчик, — давно не виделись. Соскучился, что ли. А тут вдруг мысль меня прорезала. Не обижайся, друг.

Ну как на такого обижаться! У Леона потеплело на сердце: «Руку мне вернул, защитил от верной смерти, склонностью к Силе наградил, а я… пусть мается. А может… прости, Величайшая, но порой мне кажется, что он не усыновленный, а родной сын и не Френома, а… твой. Вполне может получиться…». Мысль была прервана возгласом Русчика:

— А, черт! — он сбросил с ладони камень и довольно посмотрел на друга. — Леон, потрогай, пожалуйста, камешек, — сказал с видимым безразличием.

Маленький гладкий булыжник оказался горячим.

— Как?! — вопрос вырвался сам собой. Вместо ответа «пасынок Френома» блаженно откинулся на травку, аккуратно вытянул сочную соломинку и стал ковырять ей в зубах.

Леон давно видел непонятные искривления и скручивания потоков Силы, вызываемые другом в том камне. Почти перестал обращать на них внимание и не заметил окончательную структуру. Теперь она пропала.

— Запомни, Леон. Воля Богини позволяет не только превращать один элемент в другой, не только укреплять или разрушать материю, но и тупо трясти молекулы. — Это слово пятидесятилетний ученик Хранящих не понял, но продолжил внимать. — И структурки, соответственно, получаются крохотными и простенькими, их можно штамповать хоть миллионами, не задумываясь! Более того, их можно прикреплять к вполне себе обычным структурам укрепления и никто не заметит!.. Кстати, сколько весят… допустим, сто тяжелых пехотинцев с полным вооружением?

Леон немного запутался от резкой смены темы и ответил, спустя несколько ударов сердца:

— Ну-у три — четыре таланта… а что?

— Это каждый?

— Ну да, умножить надо.

— Возьмем в среднем три с половиной… итого… пять ю пять — двадцать пять, совершенно верно… — пропел дурацкую мелодию с непонятным словом «ю» и выложил, — хочу датчик давления присобачить, то есть веса. Так понятней.

«Ни дарка мне не понятней!», — мысленно возопил Леон, однако промолчал. Привык к необычности друга, к его скрытности, к непонятным выражениям, а все равно высказывания поражали и выдавал он абсолютно не то, что ожидаешь услышать!

— Все, Леончик, остается отшлифовать с декаду и дело в шляпе! Ха-ха! — довольно перевернулся на живот и спросил, — как обычно швартуются корабли с десантом? Стараются ближе друг к другу или подальше?

Леон облегченно вздохнул и принялся объяснять. Это-то он хорошо знал.

Позже, буквально за пять дней до сегодняшнего прихода галатийской эскадры, он слышал их спор с Отигом. Тот только что ушел в отпускные и сразу насел на Русчика. До этого, оказывается, ни о чем не спрашивал именно потому, что являлся тирендором и обязан был бы сообщать о новых разработках в головной, то есть эндогорский орден. Кстати, вместе с ним в отпускные ушли и его помощник Рустам и один наставник — Портурий.