На этот раз Джулия не церемонилась и нанесла удар как только бритоголовый вошел в комнату Фрэнка. Мозги брызнули из дыры в голове, стекая по стенам и оседая у плинтуса.

Джулия отвернулась, вытирая руки о край рубахи, которую бритоголовый стянул с себя, еще поднимаясь по лестнице.

Выйдя из-за шкафа, Фрэнк бросил открытый нож на столик у кресла, и приблизился к своей жертве. Глазаa его горели алчным огнем, из открытого рта на полосатую рубаху текла слюна. Схватив бритоголового за уши, Фрэнк впился зубами в его шею, вскрывая артерию. Бурой струйкой хлестнула кровь, распространяя вокруг сладковатый запах. Кадык на горле Фрэнка ходил ходуном, пока он, захлебываясь, делал жадные глотки. Прямо на глазах у Джулии кости Фрэнка стали обрастать новыми мышцами, тугие сухожилия крепко стягивали новую плоть. Вены обхватывали его руки, сильными толчками сердце несло по ним кровь.

Удовлетворенно отрыгивая, Фрэнк выпустил бритоголового из рук, и труп грохнулся на пол. Чудовище уселось в глубокое кожаное кресло и закурило, с наслаждением выпуская дым из все еще беззубого рта.

— Я ощущаю это, — произнесло оно. — Как давно я ничего подобного не ощущал!

— Ты обещал мне все объяснить. — Джулия бросила окровавленную рубаху на пол.

— Вот оно, — Фрэнк протянул руку, на его ладони лежала квадратная шкатулка, вся испещренная линиями.

— Можно мне посмотреть? — поинтересовалась Джулия и подошла поближе, собираясь потрогать вещицу.

— Не трогай! — Фрэнк отстранил ее руку. — Это опасно. Она открывает двери.

— Какие двери? — недоуменно спросила Джулия.

— Двери удовольствия. Двери ада или рая. Мне было все равно, какие. Я думал, что насыщен до предела. Но, оказывается, нет. Кенобиты дали мне ощущения за пределами всего: боли и удовольствий, которые и не приснятся…

Фрэнк вспомнил себя сидящим в кругу пентаграммы, заключенной в квадрат из горящих свечей. Свечи отбрасывали на стены причудливые тени. Клубился дым от сжигаемого янтаря и толченой розы, срезанной под Рождество, но, как ни странно, они не издавали запаха горения. Из шкатулки, лежащей на его ладони, высыпались голубые разряды. Казалось, они зарождались где-то глубоко внутри нее, сокрытые от глаз, и, рассыпавшись в воздухе, растворялись… Но растворялись ли?

— Caput mortnum, imperet tibt Dominus per vivum et devotum serpentem!..

Ладонь прикоснулась к грани шкатулки.

— Cherub, imperet tibi Dominus per alas tauri!..

Восемь лопастей повернулись…

— Serpens, imperel tidi Dominus Tetragrammatonper angelum et Lеonem!..

…и опустились на место соседних.

— Raphael! Gabriel! Mikael! Adonai! Lucifer! Baal-Zebub! Moloch! Astaroth!

Столб. Деревянный столб. Скрежет цепей. Столб повернулся. Луч света выхватил из темноты ухо, прибитое к дереву. Еще поворот столба. Цепи раскачиваются все сильнее и сильнее, скрепленные сверху тяжелым кольцом. Еще поворот столба. Крюки на цепях с остатками мяса. Поворот. Неясная фигура. «Кто это бродит? Голова утыкана гвоздями. Смерть? Нет, смерть — это тлен». В голову вбиты гвозди. «Кто ты? Молчание. Фрэнка охватывает страх.

— Flnat udor per spiritum Eloim!

Кто читает молитву? Может быть, эхо? Да, это эхо. Эхо читает молитву.

— Manet terra per Adam Jot-Chavah!

Хлоп. Крюк впивается в тело. Боль нестерпима. Фрэнк пытается вырвать его но… хлоп… рука оттянута новым крюком на цепи. От страдания никуда не деться. «Человек с гвоздями, вбитыми в череп, за что?» Человек ли это? Нет, невозможно. Хлоп-хлоп. Крюки протыкают кожу и растягивают ее в разные стороны. «Кто тянет за цепи? Человек с гвоздями, вбитыми в череп?» Боль. Адская боль. «Нет. Он стоит неподвижно. А кто это рядом? Может, он читает молитву?»

— Fiat firmamentum per Jahuvehu Zebaoth!

«Нет, он не разжимает рта. А есть ли у него рот?» Есть, только он зашит железной проволокой. Фрэнк дрожит от ужаса. Хлоп. Еще один крюк. Сзади раздается жужжание. Фрэнк обернулся. Крутится диск. Это не диск. «Пила», — мелькнуло в сознании и ушло, чтобы вернуться.

Fiat judicium per igncm in virtutc Mikael!

Пила. Крутится диск. Его почти не видно из-за дыма. «Откуда дым?» Хлоп. Хлоп. Хлоп. Десятки крюков. Думать трудно от боли. «Может, в доме пожар?» Янтарь… Нет янтаря. Хлоп. Только белая маска с гвоздями. «Нет. Это видимость». Пила вонзается в спину. Нечеловеческая боль. «А цепи!» Натянуты цепи. Кожа трещит под цепями. Боль бесконечна. Зачем кожа Фрэнку? Фрэнк?.. Да, это я… Боль — это разум. Мне больше ни к чему имя. Боль нетленна. Боль — это счастье…

— Они не получат меня назад, — очнувшись и прикрывая глаза рукой, проговорил хриплым голосом Фрэнк, непроизвольно лязгнув зубами. — Я буду жить. И ты поможешь мне. Так?

— Им никогда не найти нас… никогда… в этом огромном мире, — тихо ответила Джулия, глядя на мелко моросящий дождь за окном.

Ларри сидел в гостиной, положив ногу на ногу, и смотрел телевизор. На экране мелькали фигуры боксеров, молотивших друг друга и временами сплевывающих в никелированные тазики.

Мыслями Ларри был далеко от экрана, высоко под потолком, на уровне хрустального шара, который стоял на серванте, отбрасывая яркие искры от желтого света люстры.

Вовсю разошедшийся дождь за окном явно не способствовал приятным раздумьям. Ларри грыз червь сомнения. С того самого дня, как они переехали в этот дом. «Может, она завела любовника?» Но подумав, Ларри отверг эту мысль. «Тогда что же? Что?»

Ларри вздрогнул, почувствовав чье-то прикосновение. Повернувшись, он увидел, что это Джулия. Вероятно, она тихонько подошла к нему и уже несколько минут стояла рядом, смотря на боксеров, прыгающих по рингу.