— На какие фамилии были выписаны билеты?

— Мой на Аташгирова, а приятеля — не помню… Бегов.

— Не боялись, что не пустят в самолет, в ваших паспортах другие фамилии стоят?

— Немного боялись, но на регистрации в паспорта не посмотрели.

Следующим этапом маршрута Хаиткулы была мастерская Союза художников.

Его встретил худой и бледный молодой человек — руководитель мастерской. Хаиткулы вынул конверт с пачкой фотографий тех самых изображений, которыми кто-то разукрасил его двери и двери его коллег. Художник перебрал всю кипу, сунул обратно в конверт:

— Это не наше художество.

— А как вы считаете, один человек нарисовал это или не один?

— Не знаю… Может быть, и один. Любой пацан их нарисует.

Нелюбезный прием возмутил Хаиткулы. Но он не подал вида, а сделал другой заход:

— Рисунки имеют отношение к тяжелому преступлению, поэтому надо попытаться найти этих, как вы выразились, любых пацанов.

Руководитель мастерской был, пожалуй, не только равнодушный, но и капризный человек. То, как он небрежно открыл пакет, как раскидал фотографии по столу и как разглядывал каждую из них — презрительно выпячивая губы, поворачивая голову то налево, то направо, а вместо слов издавал стонущие гадливые звуки, — должно было значить, что его не особенно-то волнуют милицейские заботы и что он даже удивлен дилетантизмом работника милиции, принимающего в расчет такую мелочь, как эти рисунки.

Хаиткулы весь кипел, но терпеливо ждал. «Кому только не доверяют такую сложную работу, как руководство художественным коллективом! — сердито думал он. — За что его назначили на эту должность, за талант руководителя или за талант художника? Что-то я не припоминаю его картин на выставках здесь, тем более в Ашхабаде. Может быть, решили — раз он бездарен, пусть проявит себя на этом посту?»

Но вслух он сказал другое:

— Я очень уважаю труд живописца и жалею, что мы незнакомы, хотя живем в одном городе. Надеюсь познакомиться с вашими работами. Думаю, что смогу их оценить по достоинству, я ведь тоже немного знаком с этим ремеслом. Я в школе рисовал. Помню, даже автопортрет маслом написал.

Художник смягчился, осторожно собрал снимки и уже не так сухо проговорил:

— Вы бывший художник и не догадались, как сделан этот рисунок?.. По трафарету!

Хаиткулы давно догадался об этом, но ему важно было подтвердить свою догадку.

— Вот как? Но кто мог изготовить трафарет?

— Не знаю… Но догадываюсь. Если хотите, вечером сходим в один дом.

Чувствуя, что они выходят на нужный след, Хаиткулы не стал донимать художника расспросами.

Он вернулся в свой кабинет. Его поджидал инспектор, собиравший материалы о докторе.

— Прочитал я все письма, которые писали ему больные, и задумался: очень они похожи одно на другое. Я подчеркнул в них некоторые строчки. Давайте, я буду читать одно письмо, товарищ майор, а вы следите в других… «Доктор лечит своих пациентов двумя видами лекарств: медицинскими препаратами, а также чутким отношением к больному. Некоторые врачи грубым обращением сводят на нет результаты, которых они добились применением лекарств или уколами. С нашим доктором этого никогда не бывает. Природа наградила его золотым сердцем и доброй душой. Это счастье для больных. Я ему благодарен по гроб жизни…» Видите, товарищ майор, слова по-разному расставлены, а смысл один и тот же. Получается, что доктор не только медицинскую помощь своим больным оказывает, но еще и письма им помогает писать.

Хаиткулы расхохотался.

— Отлично! Наверно, и конверты для писем сам покупает! Следствию, может, и не пригодится, этот факт, но на характер доктора проливает свет. Молодец инспектор!..

— Спасибо, Хаиткулы-ага. Разрешите идти?

В шесть часов вечера Хаиткулы снова был в художественной мастерской.

— Едем?

Служебную машину он отпустил, взяли такси. Художник попросил майора сесть на переднее сиденье.

— Не могу там сидеть, только сзади — такая привычка. Здесь можно сосредоточиться, обдумать все, что за день произошло, и решить кое-что. Вы уж меня извините.

Какие удивительные бывают характеры! Утром он смотрел на Хаиткулы чуть не волком, а сейчас готов распахнуть душу.

— Вы знаете, майор, мне очень хочется вам помочь. Давно я не был занят каким-то настоящим, серьезным делом… Посмотрите на меня, ведь я на обе ноги хромаю: и здоровья нет, и творчеством занят, прямо скажем, своеобразным. Посмотрите вперед — видите: панно, лозунги, призывы — все это моя работа, но мечтал я о другом.

— О чем же?

— Майор, майор! Знаете, как я начинал свою жизнь? Я — специалист с высшим образованием, диплом защитил на «отлично». Сокурсники уже стали знаменитостями, лауреатами. Я тоже начинал как они… — После долгой паузы художник продолжал: — Я рано женился, товарищ майор, но мне не повезло с женой. Она оказалась алчной. Ничем не интересовалась, кроме презренного металла. «Ярмамед, сколько заработал?» — это был ее любимый вопрос. Терпел ради наших двоих детей. Семь лет прожили кое-как. Работал как вол. Думал, насытится вещами, успокоится, я все брошу и займусь любимым искусством. Но она была ненасытна как удав. Я наконец не выдержал. Работал все те годы без выходных и без отпусков, подорвал здоровье. Не знаю, остались ли во мне способности живописца. Музы мстительны. И все же хочу опять вернуться к искусству. Месяц еще повкалываю в мастерской и брошу ее!

Хаиткулы так сосредоточенно слушал своего спутника, что не заметил, как они остановились. Шофер таращил на него глаза: будем сидеть или все-таки рассчитаемся?.. Хаиткулы очнулся и понял, что приехали.

Их впустила в дом женщина, и они поняли, что пришли к ужину — хозяин сидел за накрытым столом.

Ярмамед сказал ему, кто такой Хаиткулы, зачем он привез его сюда.

— Говорите, товарищ из угрозыска, я вас слушаю.

— Припомните, пожалуйста, вам в последние дни не заказывали трафарет с этим рисунком?