Шрифт:
— Увы, это не беседа… Это допрос. Итак?
— Да, это наш… Это мой ларчик.
— Но о том, что там лежал яд, вы не знали?
— Я не знаю, как мне отвечать, чтобы не выглядеть мерзавцем, — растерянно сказал Люс.
— А вы отвечайте правду.
— Вы убеждены, что правдивые показания — это панацея от мерзости?
— Мы уклоняемся от темы беседы, господин Люс. Впрочем, если бы я считал вас настоящим врагом, то вам бы не помогла ни ложь и ни правда, — впервые за весь разговор Берг очень внимательно посмотрел на Люса, и какое-то подобие улыбки промелькнуло на его лице. — У вас очень плохие отношения с женой?
— Мы любим друг друга, но эта любовь порой хуже ненависти…
— Причина?
— Она — женщина, я — мужчина. Она любит дом и создана для дома, семьи, а я не могу без толпы, без шума, друзей, увлечений, поездок…
— Понимаю… Ваши ссоры носили драматический характер?
— Да.
— Причина? Ревность, отсутствие денег?
— Все вместе. Хотя о моих финансовых затруднениях она ничего не знала… Я старался не посвящать ее в эти дела.
— Как у вас сейчас с деньгами?
— Плохо, как всегда…
— Дорнброк погиб от такого же яда, который обнаружен в вашем доме…
— Ларчик был заперт?
— В общем-то, я должен был задать вам этот вопрос, господин Люс… Запирали вы ларчик или он обычно стоял открытым?.. Да, ларчик был заперт. Я получил данные экспертизы из морга только что, это всегда занимает много времени… Поэтому сегодня мне необходимо знать то, что вчера казалось второстепенным… Кельнер, которого я допросил, кельнер из «Эврики», отказался подтвердить под присягой, что именно вы были у него всю ночь с двух и до половины шестого… Он, знаете ли, не очень-то рассматривает хронику киноискусства в иллюстрированных журналах. Поэтому он не обязан знать вас в лицо… Вы не носите очков?
— Там я был в очках…
— В темных?
— В дымчатых.
— А ваша дама?
— Тоже. Она была в парике. Сейчас продают парики, они очень меняют внешность… И в очках…
— Вам придется назвать имя подруги. Я постараюсь сделать так, чтобы это не попало в прессу…
— Но вы понимаете, что яд в ларце у Норы… это все связано…
— Понимаю. А вы свое положение понимаете?
— Начинаю понимать.
— Кому выгодно подвести вас под удар? Под такой сильный удар?
— Не знаю.
— У вас есть конкуренты?
— Есть, но я, к сожалению, не Моцарт… Сальери искать довольно сложно.
— Враждуете с кем-нибудь? Или, быть может, вам мстит муж вашей подруги? Кстати, ее имя, фамилия и адрес…
— Ее муж ничего не знает… Мою подругу зовут Эжени Шорнбах.
— Шорнбах? Ее муж военный?
— Да.
— Чем он занимается?
— Я не знаю.
Берг хорошо знал, чем занимается в Западном Берлине генерал Шорнбах, — он был нелегальным представителем МАД. [2]
2
МАД — военная контрразведка ФРГ.
— У Шорнбах есть дети? — спросил Берг.
— Да.
— Давно у вас эта связь?
— Нет.
На столе прокурора зазвонил телефон, и Люс вздрогнул, хотя звонок был приглушен зеленой подушкой, — видимо, Берг не любил резких звуков, он и говорил-то тихим голосом, таким тихим, что иногда Люсу приходилось подаваться вперед, чтобы услышать его.
— Прокурор Берг… Да, слушаю… Спасибо. Я пришлю нарочного, а пока вы скажете мне устно результаты экспертизы… Так… Так… Так… Ну что же, не очень густо, но уже кое-что… Посылаю вам человека. Спасибо. До свидания.
Он положил трубку, минуту сидел в задумчивости, а потом вызвал секретаршу и попросил:
— Пожалуйста, отправьте нарочного в кинолабораторию АЭГ, Фюрнбергштрассе, девять, к господину Ушицу. Пакет сразу же передадите мне.
Секретарша посмотрела на Люса с жадным любопытством и, выходя из кабинета, раза три обернулась.
— Так, — сказал Берг, — ладно… У меня язва…
— Что? — не понял Люс.
— У меня язва, — повторил Берг, — питаться надо по часам. Протертые котлеты и чай с сахарином. Не составите компанию?
— Может быть, мы продолжим завтра?
— Нет. Нам придется еще посидеть сегодня…
Они поднялись.
— Это рядом, — сказал прокурор, выключая диктофон так, чтобы это видел Люс, — за углом.
Когда они вышли из прокуратуры, Берг сказал:
— Хорошо, если бы вы сами привезли ко мне вашу подругу.
— Я понимаю.
— Тогда мне будет легче еще раз поговорить с кельнером…
— Спасибо.
— Теперь вот что… Ваш фильм… Ну, этот… который наделал много шума… О наци в белых рубашках… Когда вы этот фильм выпускали, вам никто не звонил, не угрожал, не просил?