У соседних индоарийцам иранцев грозовой символизм сводится к возвеличиванию Огня и Света, однако, сама Гроза и грозовые божества присутствуют мало. Верховный бог Ахура-Мазда все-таки больше световое божество, которое, в огромном количестве случаев, как бы «уравнивается» со злым духом Ангро-Манью. В мифологии зерванистов (по всем признакам – более древней, чем мифология зороастрийцев) и Ахура-Мазда, и Ангро-Манью, вообще, считаются сыновьями-близнецами бога Времени Зервана, то есть принадлежат ко второму поколению богов. Кстати, заглянув в этимологические словари, любой может убедиться в том, что одним из значений русского слова «род» является «время»: «По летех и по роде мнозе взниче Моисии…», «Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах…» и т. д. («Словарь русского языка XI–XVII вв». Под ред. Г.А. Богатовой). Из этого можно вывести, что Род являлся еще и богом Времени. А само Время понималось не просто как некая длительность, но как отрицание Настоящим (то есть Истинным, Бытийным) всего небытийного, точнее, недобытийного – прошедшего (того, чего уже нет), и будущего (того, чего еще не существует). В этой оптике все процессы и явления, все предметы как бы «пожираются» Временем, переводятся из будущего в прошлое, и по-настоящему реален лишь неуловимый миг Вечного Настоящего, которое и есть «самое само» любой «вещи», тот Исток, из коего оно возникло. (Поэтому разрушение и сохранение как бы «снимаются» творчеством, содержатся в нем.) Показателен образ Сатурна-Кроноса, пожирающего своих детей. Если отвлечься от мифологического натурализма, смущающего современных наблюдателей своей «кровожадностью», перед нами окажется картина типичной Богореализации (соединения с Абсолютом): нечто, порожденное божеством Времени, возвращается к своему Истоку. Все качества «вещи» выводятся за «скобки», тогда как высвечивается некая суть, скрывающаяся за мириадами проявлений. Не случайно, к слову сказать, православные богословы именовали время «движущейся вечностью» (Св. Максим Исповедник).

Тут необходимо подробнее охарактеризовать (на предмет грозового символизма) уже затронутую нами античную традицию. В ней наличествуют ярчайшие образцы Громовержцев – Зевса и Юпитера, верховных богов греческого и римского пантеонов. Но сразу бросается в глаза то, что тот же Зевс является младшим богом третьего поколения. А старший бог Уран и его сын Кронос не наделены никакими грозовыми функциями, тогда как по простейшей логике иметь их должны. Это косвенно подтверждается и тем, что имя «Зевс» («Диус») означает «светлое небо» (восходя к праиндоевропейскому «deiuo» – «дневное сияющее небо») и больше подходит к старшему божеству, персонифицирующему Небо. Складывается впечатление, что «младший» Зевс присвоил себе имя «старшего» Урана («Небесного»). Причем здесь просто необходимо вспомнить древнерусского бога Дыя, который в древнерусских христианских текстах выступает как бог неба и отождествляется с Зевсом. Само же это отождествление происходит на базе осмысления собственно эллинских источников. Дый же, скорее всего, это еще одно из имен Рода-Сварога.

Столь же «детективная» история произошла и с «пожирающим своих детей» Кроносом, богом Времени (ср. «род» – «время»), который так же, как и славянский Род, был еще и богом плодородия, изобилия. Сверх того, Кронос считался царем Золотого Века, что опять-таки указывает на его изначальность. Но и Кронос чужд грозового символизма. В то же время есть некие глухие намеки на то, что он обладал громовыми функциями. Его аналоги – римский Сатурн и этрусский, точнее – расенский (росский) Сатре (тоже царь Золотого Века) носит имя, связанное с грозовой терминологией. Оно близко к славяно-русскому «стри»-«стре», означающему «стрелу-молнию» (русское «стрела» в значении «молния», словен. «strela» – «стрела», «молния»; «strela» в том же значении). Здесь также имеет место близость к одному из имен Единого Бога славяно-русов – «Стрибог». Складывается впечатление, что некогда единый греческий Громовержец-Верховник был «расщеплен» на два божества (Урана и Кроноса), при этом лишившись своих грозовых функций, которые «узурпировал» (вместе с именем) второй Громовержец – Зевс. Вывод из этого может быть только один – несмотря на яркость мифологических образов, античная традиция подверглась сильнейшим искажениям.

Эти же искажения прослеживаются и на примере скандинавской мифологии, повествующей лишь об одном Громовержце – Торе (аналоге нашего Перуна). Основной Миф у скандинавов расщеплен на два самостоятельных сюжета. Один из них рассказывает о схватке Тора с мировым змеем Ермунгандом, находящимся в Океане. Это противостояние напоминает о змеевидной форме Противника (Велеса), но очевидно, что в данном случае все опять сведено к битве с хтоническим персонажем – тогда как Основной Миф, лучше всего сохраненный славянами, основан на диалектике разрушения и созидания. Второй «сюжет» – соперничество Тора и Одина, которого можно считать аналогом Велеса. Как и жреческий бог Велес, Один предстает божественным магом, шаманом. Подобно римскому Меркурию (чье тождество с Велесом очевидно) Одину посвящен вторник. И так же, как и Велесу, Одину (в лице континентально-германского Вотана) оставлялся пучок хлебных колосьев. Тем не менее, в скандинавской среде на образ бога-жреца наложился образ бога-воина, и Один выступает в качестве покровителя кшатриев, тем самым «узурпируя» функции Громовержца-Тора. В мире скандинавских мифов, впрочем, обитает и аналог Рода – Фрейр. Как и Род, он связан с плодородием и рождением вообще – сама за себя говорит его фаллическая форма (ее же имели Род и Рудра – Шива-лингам). Кроме того, Фрейр связан с изначальной, полярно-героической тематикой. Он является владельцем чудесного вепря Гуллинбурсти, а вепрь – символическое животное Гипербореи, которая еще известна как Вара и Вараха («Земля Кабана»). Рудра-Шива зовется в индоарийской традиции «красным вепрем небес» и, вдобавок ко всему, еще и четко ориентирован на Север. Но при всем при том, Фрейр лишен каких-либо грозовых функций. И тут не следует забывать о том, что он принадлежит к божественному клану ванов, которых, как уже было сказано, скандинавы связывали с венедами-славянами. И это уже явное указание на то, что культ Фрейра возник (или же реактуализировался) именно в результате славянского влияния. Это божество заняло третье место в скандинавской иерархии божеств, однако «лишилось» при этом своих грозовых качеств.

Итак, получается, что славяне, русы полнее всего выразили сверхзначимый архетип Грозы. Даже и само имя «рус» этимологически связано с грозовой, небесно-огненной тематикой. Выше уже было указано на «красное» значение слова «рус», которое связывалось с символизмом крови, пролитой в боях. Его же можно увязать и с солярностью, световым изобилием «красного солнышка». Но красный цвет тесно связан и с огненным символизмом Грозы. Здесь можно построить такую цепочку – «родрый» («красный»), «рдеть» («краснеть»), «рудый» («рыжий», «красный»), «руда» (диалектное обозначение крови) – «родриа» («молния») – «род» (словом, имеющим около двух десятков значений, среди которых есть и «огненные»). Далее, от слов с корнями «рус-рос» и «руд-род» надо провести соединительную линию к словам «рота» и «ряд», чьи значения сводятся к теме «порядка», «упорядочения». Так, слово «рота» означало «клятву», «договор», ну а «ряд», как очевидно любому и сразу, означал «порядок». Основа «рта» («рд») позволяет сопоставить соответствующую славяно-русскую терминологию с индоевропейской. Здесь нужно вспомнить об индоарийском слове «рита» (ср. с «рота»), употребляющемся для обозначения универсального космического Закона, а также о древнеиранском «арта» (замена «ар» – «ра»), которое употреблялось в том же значении. (Последнее слово немедленно заставляет вспомнить об артеле, представлявшей собой хозяйственное объединение на основе корпоративного договора). Арабские авторы говорили о наличии трех территорий расселения восточных славян – Куяве (Киевской земле), Славии (Новгородско-Ладожской земле) и Артании. Последнюю многие исследователи отождествляют со знаменитым «островом русов», Русией. Необходимо еще и вспомнить о том, что русы (росы) именовались также «рутенами» и «ротальцами», а Никоновская летопись дает совсем оригинальную форму интересующего нас этнонима – «родии». Гроза, таким образом, как бы связывается с Порядком, причем в наборе слов, связанных с русскостью, с кровью, с родом. Сам же Порядок выступает не столько как некое организованное пространство, отгороженное от хаоса, но как целостное соединение разных моментов бытия. Гроза соединяет не только свет и тьму, но еще и огонь с водой, то есть два наиболее противоположных космических элемента. При этом во время Грозы тучи разносятся ветром (элемент воздуха) и оплодотворяют почву (элемент земли). Таким образом, налицо универсальное соединение всех четырех стихий в феномене Грозы, который опять же символизирует собой Божество, все в Себя объединяющее и все Собой направляющее.

Русский грозовой символизм русской нации ничуть не исчез после христианизации, просто он очистился от всего паганистского, слишком натуралистического. Уже в Христовой Руси огромнейшее развитие получил «культ» святого пророка Илии Фесвитянина, как бы заменившего собой Перуна. Русские представляли Илию небесным воином, мчащимся по небу на огненной колеснице и сражающимся посредством молний с бесчисленными легионами демонов. Кстати, менно вокруг собора Св. Илии группировалась одна из первых русских христианских общин, ядром которой были воины-варяги, чье имя связано с иранским Веретрагной – духом Огня. Такое почитание крайне показательно. Илия – сверхзначимая в христианской мистике фигура. Прежде всего, это образец консервативного революционера, выступающего против идолопоклонничества. В древнем Израиле им было поднято духовное и политическое восстание против жрецов Ваала, сумевших привлечь на свою сторону царя Ахава. В ходе этого восстания Илия воинствует как Духом, так и Мечом. Во втором случае он лично убивает четыреста пятьдесят жрецов. Пророк-революционер использует свою силу чудодея и демонстрирует власть над водами, чрезвычайно напоминая при этом индоевропейского Громовержца, отпускающего воды, захваченные змеевидным Велесом. Потрясает, что оккультно-метафизический «противник» Илии Ваал своим именем напоминает о Велесе («вал»-«вел»). Имя этих двух божеств погружается в глубины древности и, в конечном счете, восходит к праиндоевропейскому *«uel».

В русской мифологии и истории (а очень часто они мистическим образом сливаются воедино) встречаются фигуры, которые «воспроизводят» архетип двух громовержцев – языческого и христианского. Такой фигурой был, например, Илья Муромец – реальная, «историческая» фигура, известная именно по былинным мифам. Исследователи согласно утверждают, что образ муромского богатыря чрезвычайно близок к образу Перуна и образу пророка Илии. Последнее даже более интересно. Сразу обращает на себя внимание революционность Муромца, хранящего верность Православию, но в то же время громящего церкви во главе «голей кабацких» и часто возражающего князю. Здесь отчетливо виден «священный бунт» против теплохладности и фарисейства основной массы «верующих», которых надо встряхивать «Божественной провокацией», героическим юродством. В данном случае Илья Муромский крайне близок к ветхозаветному максималисту Илье Фесвитянину. Иван Грозный тоже являет собой образ громовержца, что видно хотя бы из его имени. Как и Фесвитянин, он уничтожает врагов Веры в огромном множестве, как и Муромец, он восстает против теплохладности боярских «радетелей старины» и практикует юродство. Иоанн Васильевич лично написал «Канон Ангелу Грозному», в котором он прославляет архангела Михаила, ведущего огненную войну с сатаной. В деятельности Грозного Царя отчетливо прослеживается грозовой, огненный эсхатологизм. Архетип грозового революционера также воспроизводится в фигуре Императора Петра Великого. Это тонко подмечено исследователем-метафизиком Г. Павловичем. «В определенном смысле, – отмечает он, – символика Ильи-пророка (равно как и Перуна-императора) отражена в знаменитом Медном всаднике, подножием которого служит «гром-камень»… «камень действительно является именно громовым символом, что сразу же обращает внимание на имя – «Петр» («камень») (…«Корабль восстал как Холм из дола»…). И уже на архетип Илии Муромца прямо указывает «корабельная символика» Петербурга. В русских былинах великий богатырь изображен еще и великим мореплавателем. Одна из них – «Илья Муромец с Добрыней на Соколе-корабле» – повествует о том, как Илья плавает (в качестве хозяина) на гигантском корабле, где находятся «три церкви соборные… три монастыря, три почесные…». Ясно, что былина доносит до нас образ корабля-церкви, корабля-города, корабля-острова, сохраняющего Традицию и Порядок посреди вод инфернального хаоса. Таким же городом является и Петербург, основанный Великим Петром как гиперборейский, северный центр, грозно стоящий на защите Святой Империи.

Можно предположить, что Род-Сварог, как целое, диалектически взаимодействовал со своими частями – «функциональными» божествами, образуя некие тройственные соединения. Вообще «три» есть число, символизирующее полноту и соединение ранее разделенного. Единица – это начальное единство, двоица – начало разделения, троица – восстановление изначального единства, но уже в ином качестве. Св. Григорий Богослов писал: «Единица приходит в движение от Своего богатства, двоица преодолена, ибо Божество выше материи и формы. Троица замыкается в совершенстве, ибо Она первая преодолевает состав двоицы. Таким образом, Божество не пребывает ограниченным, но и не распространяется до бесконечности. Первое было бы бесславным, а второе – противоречащим порядку. Одно было бы совершенно в духе иудейства, а второе – эллинства и многобожия». Кстати, утверждение Апостола Павла о том, что «во Христе нет ни эллина, ни иудея» нужно понимать именно в этом ключе – Христианство отлично как от «иудейского», авраамического однобожия, так и от «эллинского», языческого многобожия, которое разделяет единое божество на множество суверенных божеств – по образцу природы, разделенной на стихии, предметы и т. д. В оптике же троического богословия Бог не сводится ни к единице, ни к множественности, он Един, но не один – все три Лица неслиянны, но и раздельны в единой сущности.