Произнеся последние слова, молодой человек учтиво поклонился принцу, который почувствовал себя чуть ли не оскорбленным.

Подобная учтивость поразила королеву даже сильнее, чем предшествовавшее ей изъявление преданности.

– Как ваше имя? – полюбопытствовала она у молодого офицера.

– Барон де Шарни, – поклонившись, ответил тот.

– Де Шарни! – невольно покраснев, воскликнула королева. – Так вы – родственник графа де Шарни?

– Я его брат, ваше величество.

И молодой человек отвесил еще более изящный и низкий поклон.

– Мне следовало бы, – овладев собою и обведя собравшихся уверенным взглядом, сказала королева, – мне следовало бы при первых же ваших словах узнать одного из своих самых преданных слуг. Благодарю вас, барон. Но почему я сегодня вижу вас при дворе впервые?

– Государыня, мой старший брат, заменивший мне отца, велел мне оставаться в полку, и за семь лет, что я имею честь служить в королевской армии, я побывал в Версале лишь дважды.

Королева внимательно всмотрелась в лицо молодого человека.

– Вы похожи на брата, – заметила она. – Я выговорю ему за то, что он вынудил вас самого представиться ко двору.

И королева повернулась к своей подруге графине, которую даже эта сцена не заставила повернуть голову.

Но остальные собравшиеся вели себя иначе. Офицеры, возбужденные тем, как королева отнеслась к молодому человеку, принялись наперебой выражать свой восторг королевскому дому, в каждой кучке слышались героические возгласы, судя по которым любой восклицавший был в силах усмирить хоть всю Францию.

Такие настроения отвечали тайным мыслям Марии Антуанетты.

Ей всегда казалось, что лучше бороться, чем подчиниться, умереть, чем сдаться. И с первыми же вестями из Парижа она решила изо всех сил сопротивляться этому мятежному духу, который угрожал поглотить все привилегии, существовавшие во французском обществе.

Если в мире и существует слепая, безудержная сила, то это – сила цифр и связанных с ними надежд.

А цифра, рядом с которой стоит множество нулей, мгновенно затмевает все богатства вселенной.

В этой силе заключено даже нечто от чаяний заговорщика или тирана: на восторгах, которые и сами-то имеют под собой лишь смутные надежды, они воздвигают гигантские умозрительные построения, рассеивающиеся при малейшем дуновении, не успев даже окрепнуть и приобрести отчетливые очертания.

Несколько слов графа де Шарни да восторженные возгласы присутствующих сделали свое дело: Мария Антуанетта уже видела себя во главе могущественной армии, слышала раскаты своих безобидных орудий и наслаждалась ужасом, который те должны внушить парижанам как залог непременной победы.

Вокруг нее мужчины и женщины, опьяненные молодостью, верой и любовью, говорили о блестящих гусарах, тяжелых драгунах, наводящих ужас швейцарцах, шумных канонирах и подсмеивались над грубо сделанными пиками, насаженными на рукоятки из неструганого дерева, всем им не могло и в голову прийти, что совсем скоро на кончики этих мерзких пик будут насажены благороднейшие головы Франции.

– Пики я боюсь даже больше, чем ружья, – прошептала принцесса де Ламбаль.

– Потому что очень уж это уродливая смерть, милая моя Тереза, – со смехом объяснила королева. – Но пусть тебя это не тревожит. Наши парижские пикинеры не идут ни в какое сравнение со знаменитыми швейцарскими копейщиками из Мора [146] , а нынешние швейцарцы вооружены кое-чем получше, чем пики; у них есть хорошие мушкеты, из которых они, слава богу, умеют стрелять!

– О, за это я ручаюсь, – заметил г-н де Безанваль.

Королева повернулась к г-же де Полиньяк, желая узнать, не стала ли та спокойнее после всех этих уверений, но графиня казалась еще более бледной и дрожащей, чем обычно.

Королева, чья безмерная нежность к подруге порой наносила урон ее королевскому достоинству, тщетно делала веселое лицо.

Молодая женщина оставалась мрачной и казалась погруженной в какие-то мучительные думы.

Ее уныние лишь опечалило королеву. Молодых офицеров, однако, не оставлял энтузиазм, и, собравшись в кружок около своего товарища барона де Шарни, подальше от начальников, они составляли собственный план кампании.

И вот среди этого лихорадочного возбуждения вошел улыбающийся король – один, без придверников и объявлений.

Королева, пылая от возбуждения, вызванного ею вокруг своей особы, бросилась к нему.

При появлении короля все разговоры смолкли и воцарилось глубокое молчание: все ждали слова повелителя – слова, которое электризует и одновременно подчиняет.

Известно, что когда атмосфера в достаточной степени заряжена электричеством, достаточно малейшего сотрясения, чтобы возникла искра.