– Простите меня, добрейший господин Фортье, – умоляюще отвечал с низа лестницы другой голос. – Да стоит ли такого вашего гнева один несчастный варваризм и парочка, как вы их изволите называть, солецизмов [12] ?

– Три варваризма и семь солецизмов в сочинении на двадцать пять строк! – яростно загремел голос с верха лестницы.

– Так это ж потому, что четверг, господин аббат. Говорю вам, четверг для меня несчастливый день. Ну, а вдруг завтра я прекрасно переведу на латынь, так неужто вы не простите мне сегодняшнюю мою неудачу? Ну, скажите, господин аббат?

– Вот уже три года в день сочинения ты, лодырь, твердишь мне одно и то же. А экзамен назначен на первое ноября, и мне, который, уступив мольбам твоей тетушки Анжелики, имел слабость внести тебя в списки кандидатов на вакантную стипендию в Суассонской семинарии, со стыдом придется узреть, как тебе в ней отказывают, и слышать повсюду: «Angelus Pitovius asinus est! Анж Питу – осел!»

Поспешим сказать, чтобы сразу привлечь внимание благожелательного читателя к этому отроку, какового внимания он вполне заслуживает, что Анж Питу, которому аббат Фортье только что дал такую выразительную характеристику на латыни, является героем этого повествования.

– О, добрейший господин Фортье! О, дорогой мой учитель! – канючил в отчаянии школяр.

– Твой учитель? – возопил аббат, до глубины души оскорбленный таким обращением. – Хвала господу, я уже не твой учитель, и ты не мой ученик. Я отрекаюсь от тебя! Знать тебя не знаю! Видеть тебя не хочу! Запрещаю тебе так обращаться ко мне и даже кланяться запрещаю! Retro, негодный, retro [13] !

– Господин аббат, – ныл бедняга Питу, у которого явно была серьезная причина не порывать с учителем, – умоляю вас, не отвергайте меня из-за какого-то несчастного скверного перевода.

– Ах вот как! – вскричал аббат, выведенный из себя этой просьбой до такой степени, что даже спустился четырьмя ступеньками ниже, отчего Анж Питу мгновенно тоже спустился на последние четыре ступеньки и встал на землю двора. – Ты уже изучаешь логику, а между тем не можешь написать простенькое сочинение. Ты рассчитываешь на стойкость моего терпения, а сам не можешь отличить подлежащее от дополнения.

– Господин аббат, вы были так добры ко мне, – отвечал творец варваризмов, – так почему бы вам не замолвить за меня словечко господину епископу, который будет нас экзаменовать?

– Несчастный, ты хочешь, чтобы я солгал вопреки своей совести?

– Но вы тем самым совершите доброе дело, и Господь простит вас.

– Никогда! Ни за что!

– А потом, кто знает, вдруг экзаменаторы ко мне будут не более суровы, чем к Себастьену Жильберу, моему молочному брату, который в прошлом году тоже домогался получения стипендии в Париже. Он ведь тоже, слава богу, допускал варваризмы, хотя ему было только тринадцать лет, а мне семнадцать.

– Вот она, вот она твоя глупость! – объявил аббат, окончательно спустившись с лестницы и выйдя во двор с плеткой в руках, по причине каковой Питу предусмотрительно старался сохранять первоначальную дистанцию между собой и наставником. – Да, я сказал, глупость, – подтвердил аббат, с негодованием взирая на своего ученика. – Вот каков результат моих уроков диалектики! Трижды скотина, вот как ты затвердил правило «Noti minora, logui majora volens» [14] . Но это именно потому, что Жильбер младше тебя, и к четырнадцатилетнему ребенку отнесутся гораздо снисходительней, чем к восемнадцатилетнему балбесу.

– Да, и еще потому, что он сын господина Оноре Жильбера, у которого восемнадцать тысяч ренты в прекрасных землях только на равнине Пийле, – грустно заметил логик.

Аббат Фортье, вытянув трубочкой губы и нахмурив брови, воззрился на Питу.

– А вот это не так уж глупо, – пробормотал он после недолгого молчания и раздумья. – И тем не менее утверждение это лишь кажется правдоподобным и ни на чем не основано. Species, non autem corpus [15] .

– Вот если бы я был сыном человека, у которого десять тысяч ренты! – протянул Анж Питу, которому показалось, что его ответ произвел некоторое впечатление на наставника.

– Да, но у тебя нет такого отца. Зато ты невежествен, как тот шалопай, о котором рассказывает Ювенал [16] . Цитата эта из язычника, – аббат перекрестился, – но тем не менее справедлива. Arcadius juvenis [17] . Готов присягнуть, ты даже не знаешь, что означает Arcadius.

– А чего тут такого? Аркадиец, – горделиво выпрямившись, ответствовал Питу.

– И что это значит?

– Как, что значит?

– Аркадия была страна ослов, а у древних, как и у нас, слово asinus было синонимом слова stultus [18] .

– Нет, я не хотел бы понимать это так, – заметил Питу, – поскольку мне не хотелось бы думать, что строгий ум моего достойного наставника может опуститься до сатиры.

Аббат Фортье вновь воззрился на него – и не менее внимательно.