– Боюсь, что кулинарного довода недостаточно, – прерывает мои бредовые идеи директор. – Мы обсудим ваш случай, но, думаю, исход уже ясен. Через несколько дней мы пришлем вам домой письменное уведомление. Можете идти.

– Ну, тогда до скорого!

– Не думаю. Удачи, Абдель Ямин.

* * *

Родители еще не получили письмо из училища. И я им тоже ничего не сказал. Я вообще не обращаю на них внимания. Семья и я – мы давно уже существуем в параллельных мирах.

Однако меня – несовершеннолетнего – можно допрашивать только в присутствии законного представителя. За Белькасимом и Аминой отправляют полицейскую машину. Их привозят на Набережную Орфевр, 36, в уголовную полицию. Они входят в коридор, где я дремлю, развалившись на стуле. Выглядят родители испуганными и подавленными..

Амина бросается ко мне:

– Абдель, что ты натворил?

– Не волнуйся. Все будет хорошо.

То, что меня отчислили из училища, ничего не изменит. Они и так знают, что я появляюсь там лишь изредка (и только ради того, чтобы зайти в столовую). Амина и Белькасим ничего не могут со мной поделать. Но они боятся услышать, зачем их пригласили. Хотя делать что-то было поздно уже довольно давно – когда они в первый раз пришли забирать меня из полиции..

А вот и доказательство тому: мы находимся в отделении полиции, которая занимается уголовными делами. Возможно, случилось то, чего они годами молча боялись, не в силах предотвратить.

– Абдель Ямин Селлу, ты был опознан с помощью камер видеонаблюдения, установленных на площади Карре, на третьем подземном уровне Торгового центра «Форум Ле-Аль». Там было совершено убийство в ночь с… на… ля-ля, тополя…

Я клюю носом. Родители не сводят глаз с инспектора, стараясь не пропустить ни одного слова. Слово «убийство» производит на мою мать эффект разорвавшейся бомбы. Она вскакивает со стула.

– Мама, не волнуйся! Это не я! Я ничего не сделал!.. Просто оказался там в неудачное время.

Полицейский подтверждает мои слова:

– Мадам Селлу, я допрашиваю вашего сына как свидетеля. Его не обвиняют в убийстве. Вы меня понимаете?

Амина кивает и, успокоившись, садится. Не знаю, о чем они с отцом сейчас думают. И никогда не узнаю. Они ничего не говорят. И ничего не скажут даже тогда, когда мы выйдем из печально знаменитого здания на набережной Орфевр. Когда мы вернемся домой, в Богренель, отец попытается читать мне мораль, но мать заставит его замолчать.

Она испугается, что я опять уйду..

А пока я рассказываю инспектору свою версию событий. Я не знаю и никогда не видел тех парней из «Ле-Аль». И не узнал бы их, если бы еще раз увидел.

Но инспектору этого мало. Он продолжает задавать вопросы: обо мне, о моей жизни, привычках, друзьях из Шатле, которые на самом деле никакие не друзья. А напоследок полицейский закатывает целую лекцию о моем поведении. То ли ему платят за это, то ли он и правда думает, что должен это делать. Могу себе представить, как его бесит собственная никчемность..

– Абдель Ямин, твои родители мало зарабатывают, а ты получаешь стипендию от государства, но не ходишь на занятия. Ты считаешь, это нормально?

– Э-э-э-э-э…

– Мало того, деньги приходят прямо на твой личный счет! Ты мог бы помогать родителям, они бы меньше тратили на то, чтобы одеть и накормить тебя!

– Э-э-э-э-э…

– Хочешь сказать, что и сам прекрасно себя обеспечиваешь? Да ты просто маленький надутый индюк! А теперь слушай: я передам твое дело одной женщине. Она – инспектор по делам несовершеннолетних, будет заниматься тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.

У родителей реакция – по нулям. Они почти ничего не понимают, но одно им ясно: у них не отберут сына. Не отправят его в центр для малолетних преступников. Раз в три недели я должен буду приходить во Дворец правосудия. И все. В остальном наша жизнь – и их, и моя – останется прежней. Юсуф, Махмуд, Ясин, Риан, Насим, Мулуд – почти все мальчишки в Богренеле состоят на учете в комиссии по делам несовершеннолетних.

Все знают, что это такое. Наверное, родители считают, что так бывает со всеми мальчиками – что с эмигрантами, что с французами..

* * *

Инспектор по делам несовершеннолетних сама пришла к нам. Это невысокая пухлая женщина, у нее мягкий голос и участливый вид. Она говорит со мной так, как будто мне десять лет. Но хотя бы не считает идиотом. Кажется, мадам действительно хочет мне помочь. Сложившуюся ситуацию она описывает, не впадая в драматизм, – наверное, первая из всех, с кем мне до сих пор приходилось иметь дело..

– Абдель Ямин, похоже, ты не очень любишь учиться?

– Нет… то есть да, не очень.