Я родился на берегу реки, которую люди моего народа зовут Хуг, жители степей — Хем-Суг, а тунгусы и вслед за ними очень многие — Йонесси.

Каждое из этих названий означает одно и то же — «великая вода», и можно сказать, что у этой реки нет имени. Дать имя — значит, стать господином. Но эта река — сама господин.

Йонесси — Древо, на котором стоит мир.

Крона его — Саяны, закрывающие от людей райское обиталище светлых духов и еще не родившихся душ. Корни уходят в полуночное море, где Ледяная Старуха, трясет волосами, посылая в мир метели и смерть. По этому пути — от кроны до корней — течет жизнь всякого.

Ветви Древа — бесчисленное множество рек: больших, малых, совсем крохотных. Каждая из них означает жизнь какого-то племени, рода или семьи, ибо так задуман мир, что не бывает человека без своей реки. Она предназначена ему по праву рождения. Если случится, что тайга сверх меры расплодится народом, то и рек станет больше. Иначе и быть не должно.

Гнездо человека на Древе — там, где мать закопает пуповину.

Оботрет мать руки, и тогда люди и духи, видевшие твое появление на свет, скажут: «Вот, родился человек, который будет жить среди нас». Не надо расставаться с родными людьми и духами, потому что вместе с тобой падает на подстилку из зеленой травы твоя судьба, а она никому не известна.

Случается, что вместе с судьбой посылают бесплотные какой-нибудь подарок, — зоркий разум, песенный дар, умение видеть невидимое, слышать неслышимое. Зачем они это делают — не дано знать. Но и оставшимся без подарка, не стоит считать себя обделенными, потому что мир, стоящий на Древе Йонесси устроен так, что ни одна живая душа не затеряется в нем. Даже выпавший из гнезда, терзаемый чуждыми духами и людьми, знает, что есть обратный путь, и тем утешается…

Эта мысль греет меня, как теплая пыль, которой я укутываю ноги. Моя судьба уместилась в три имени, два из которых я прожил вместе с ней. Третье имя сказало, что Древо Йонесси — ложь, и надо принять это, как и все, принятое ранее. Но я не могу…

Сделать так и жить дальше — еще большая ложь.

Жизнь спутанной сетью лежит у моих колен, и я мучительно пытаюсь отыскать в ней начальную нить, чтобы извлечь все, что видел сам, слышал от других людей, то, что приходило в снах и видениях, чтобы понять ее строй и надобность моего появления на земле.

Они бежали сквозь ельник, подминая деревья, как траву. Земля тряслась перед глазами. Молодые ноги и страх несли их к пологому берегу реки. Их было двое.

Оказавшись на берегу, они остановились, приходили в себя от неистового бега, смотрели по сторонам. Потом один крикнул другому, хотя стояли они в полушаге друг от друга.

— Я — вниз, ты — туда, вверх…

Второй ничего не ответил. Молча, и уже не так резво они двинулись каждый в свою сторону, но не успели удалиться друг от друга и на десяток шагов, как из зарослей тяжелым, но быстрым шагом вышел третий — широкий человек, едва ли не шире их обоих. В руке он сжимал короткую палку с ремнем на конце.

Спинами увидев широкого человека, они остановились. Тот, не глядя на них, подошел к воде. Он смотрел на глубокие следы человеческих ног и борозду, оставленную на мокром песке днищем большой лодки. Здесь лодка ждала хозяина для сегодняшней ловли налима.

— Далеко собрались?! — не поднимая головы, отрывисто крикнул широкий человек.

Носком легкого пима он перекатывал камешки в борозде, на которую те двое не обратили внимания. Они стояли там, где застало их появление широкого человека и ждали, что он скажет.

— Думаете, он так же глуп, как вы? Украл лодку и, проплыв немного, бросил?

Двое молча побрели к старшему. Это были рослые, крепкие в кости парни с блестящими черными волосами, какие бывают у людей, полных сил и никогда не знавших голода и болезни. Они только приближались к тому возрасту, когда юноша должен вот-вот перейти в мужчину. Широкому человеку они приходились родными сыновьями. В их руках была почти взрослая сила, но сильнее ее были детские страхи, еще не изжитые их нежными желтыми душами. Сейчас страхи, как слепни над куском тухлого мяса, гудели вокруг ременной палки в руках отца.

— Если он ушел ночью, то сейчас уже далеко, — наконец сказал один из парней.

Отец молчал, заправив руки с плетью за спину — руки за его спиной едва дотягивались друг до друга, — и глядел куда-то поверх лесистой горы, над которой розовело утреннее небо.

— Ночью богатая луна, — после некоторого молчания промолвил второй. — Он побоялся бы идти, когда все видно, как днем. Наверное, он сбежал под утро, когда совсем темно.

После этих слов широкий человек обратил к нему голову, которой короткая шея не давала повернуться до плеча, — остальное доставали глаза. Он ждал продолжения слов.