Исчезли тротуары и улицы. Жители получили в свое личное распоряжение легкие и удобные атомо- и плазмобили. Похожие на большие дождевые капли всевозможных расцветок, они бесшумно проносились на небольшой высоте или гроздьями висели у стояночных автоматов, которые удивительно напоминали в часы работы старинных торговцев детскими воздушными шариками.

Да, многое изменилось вокруг за три сотни лет. А обелиск все стоит на прежнем месте, древний и одинокий, напоминая о самых первых дерзновенных шагах Человечества в космическое пространство.

Со вчерашнего дня я не мог равнодушно смотреть в сторону обелиска. Он настойчиво напоминал мне о провале в Академии космической навигации. Председатель приемной комиссии сказал, что с моим здоровьем нечего и думать о космических полетах. В утешение он напомнил, что есть другие космические специальности, очень важные и нужные здесь, на Земле.

Но разве это могло смягчить удар? Я с детства готовился покорять пространство, и вдруг вот так, сразу, отказаться от своей единственной мечты!

Я был растерян, подавлен, смятен.

Другим людям в жизни везет. Они всегда добиваются чего хотят. Взять, к примеру, моего отца. Целые дни он проводит в своей лаборатории и глубоко убежден, что важнее его дела не существует на свете.

Когда я рассказал ему-о своем несчастье, он даже обрадовался.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Будешь пока помогать мне, а со временем и сам станешь микробиологом.

Я не стал его переубеждать, все равно это было бесполезно.

Вот Ингра — другое дело. Ей можно объяснить все.

И она поймет.

Ингра — моя девушка. Мы каждый день встречаемся с ней у обелиска. Эта традиция существует очень давно. Еще мой дед назначал свидания у холма.

Сегодня я с особым нетерпением ожидал Ингру. Мы виделись только вчера, но мне казалось, что уже прошло несколько дней. Я соскучился по ее раскосым темно-зеленым глазам, по ее быстрой насмешливой улыбке.

Вокруг обелиска разрослась сирень. Тяжелые белые и фиолетовые гроздья усыпали кусты. Я выбрал для Ингры одну ветку и положил ее рядом с собой на скамью.

На мраморной мемориальной доске лежали тайланты.

Эти странные цветы были завезены на Землю с Марса.

У них было замечательное свойство изменять окраску в зависимости от освещения.

Сейчас тайланты были изумрудными.

Ингра не опоздала.

Она молча подставила прохладную щеку для поцелуя и села рядом со мной.

— Ты уже знаешь? — спросил я.

Ингра молча кивнула головой.

— Ну, и что ты думаешь об этом?

— Ничего.

— Я тебя не понимаю!

— Мне кажется, трагедии не произошло. В школе у тебя были неплохие успехи в физике. При желании всегда можно стать ученым.

— Вы что, сговорились?! — взорвался я. — Отец предлагает быть биологом, ты — физиком, мама, чего доброго, посоветует идти в администраторы, командовать роботами, а я мечтал быть пилотом! Космическим пилотом. Поймите вы это, наконец!

— Управлять роботами кто-то же должен, — спокойно возразила Ингра.

— Ну, знаешь ли, такого я от тебя не ожидал!

В глазах у Ингры появился знакомый упрямый прищур, они еще больше потемнели. Я почувствовал, что мы с ней вот-вот рассоримся окончательно, может быть, навсегда, и примирительно сказал:

— Представь себе, как тяжело отказываться от того, к чему стремился, готовился с детства, и ты поймешь меня.

— Нет, — вдруг резко ответила Ингра, — я не пойму тебя до тех пор, пока ты не перестанешь изображать из себя разочарованного неудачника. Вот его понимаю, а тебя нет.

Я посмотрел туда, куда показала Ингра, и увидел человека в голубом костюме. На его груди сиял знак Дальнего Космического Разведчика из чистого ладия, самого редкого металла, получаемого только в лабораторных условиях. Этот металл излучал чуть голубоватый яркий свет и таинственно мерцал, словно далекие звезды. Человек сидел на камне у самого обрыва, втянув совсем седую голову в сутуло поднятые острые плечи, как одинокая, нахохлившаяся птица.

Мне часто приходилось видеть его здесь всегда в одно я то же время. Он сидел на камне до захода солнца и уходил в сумерках, когда вспыхивали первые звезды.

— Ты знакома с ним? — с завистью спросил я Ингру.

— Нет, лично нет, — ответила она, — но ведь и ты хорошо знаешь его. Это Николай Петрович Горин. Лет десять назад о нем говорила вся Земля. Удивительная история его жизни стала примером мужественного служения науке, всему человечеству.

И тут я вспомнил, я хорошо вспомнил все, что знал об этом человеке.