– Прошу меня простить, княжна, – помолчав, сказал полковник. – Позвольте представиться: Арчаков Николай Александрович, полковник Марковской дивизии.

Мери машинально сделала книксен.

– Но… разрешите спросить вас, княжна, – что вы здесь делаете?

– Вы не понимаете? – вздернула подбородок Мери. Сейчас, когда схлынул ледяной ужас, когда стало ясно, что расправа над табором не состоится, у нее постыдно задрожали руки и колени. К счастью, голос звучал по-прежнему твердо.

– Я спасаюсь здесь от коммунистов. Цыгане – в некотором роде мои родственники. Перед революцией мой брат женился на хоровой цыганке, моей подруге. Брат погиб минувшим летом… его вдова находится здесь. Дина, милая, подойди к нам!

Дина, белая как мел, шагнула к Мери. Арчаков поклонился. Дина протянула ему руку высоко – для поцелуя, хрипло сказала:

– Весьма рада знакомству, господин полковник. Я – Надежда Яковлевна Дадешкелиани.

– Это правда? – Арчаков осторожно взял ее руку, поцеловал грязные, растрескавшиеся пальцы. – Вы – вдова князя Дадешкелиани?

– Да. Мы обвенчались летом семнадцатого года в Москве. Я тогда пела в хоре, Зураб встретился со мной в ресторане.

– Невероятно… – усмехнулся полковник.

– И тем не менее это правда. – Дина смотрела в упор, не отводя глаз, в которых стояли слезы. – Господин Арчаков, Мери права, вы напрасно подозреваете цыган в укрывательстве коммунистов. Поверьте, если б это было так, я бы минуты не провела здесь. Большевики убили мужа. Зимой в Москве они у меня на глазах застрелили отца: он заступился перед красным комиссаром за мою честь. Клянусь вам, я… я видеть их не могу!!!

Последнее вырвалось у Дины с такой страстной, мучительной искренностью, что Мери чуть не разрыдалась. «Диночка, прости… – подумала она, сжимая холодную руку подруги. – Прости за это…» Дина ответила ей слабым пожатием. По ее щеке бежала одинокая слеза, ветер трепал выбившиеся из-под съехавшего платка пряди волос.

– Что ж, дамы, я, право, рад знакомству… хоть и при таких обстоятельствах. – Полковник, спохватившись только сейчас, убрал револьвер в кобуру, и у Мери чуть не подкосились ноги от облегчения. – Но позвольте спросить, что вы намерены делать дальше?

– Мы хотим добраться до Крыма с табором, – пожала плечами Дина, которая окончательно взяла себя в руки, вытерла слезы и даже улыбнулась Арчакову. – Там генерал Врангель, наши…

– Возможно, будет лучше, если вы поедете с нами? – неуверенно предложил Арчаков. – Дамам вашего круга не место среди этих бродяг. Госпожа Дадешкелиани, подумайте!

– Благодарю за приглашение, господин полковник. – «Госпожа Дадешкелиани» поправила полуоторванный, сползающий с плеча рукав кофты и усмехнулась. – Но боюсь, в Марковской дивизии, среди ваших… м-м… орлов нам с сестрой тем более не место.

Медленным кивком Арчаков подтвердил, что Дина права. Кинув короткий взгляд на сгрудившихся неподалеку казаков, негромко бросил:

– По коням!

Казаки попрыгали на лошадей. Цыгане молча наблюдали за тем, как полковник целует поочередно руки Дине и Мери и обменивается с ними прощальными фразами. Затем Арчаков вскочил на своего гнедого, ударил его плетью и полетел вслед за казаками. А когда на дороге кончила клубиться пыль, цыгане бросились к подругам.

– Меришка! Меришка!!! Вот это Меришка наша! Вот это девка! Вот кому-то счастье в семью придет!

– И как же додумалась, как духу-то хватило, а?!

– Ведь этот барин и не поверить мог, ромалэ, правда? Ой, что б тогда было, хасиям!

– Тебе бы, дура, и не поверил, кабы ты княжной назвалась! А Меришка?! «Не сметь говорить мне «ТЫ»! А?! Слышали, все слышали, как она на барина кричала?!

– Умница, умница! И Динка тоже умница! Подыграла ловко! И сообразила-то как скоро с перепугу!

– Это ж придумать надо было! Динка – князя вдова! Меришка, как тебе в голову такое пришло?!

Ничего ответить девушка не успела: пробившаяся к ней Настя обняла и ее и Дину, крепко прижала к себе.

– Бедные мои, бедные… – шептала старая цыганка, и только тут Мери заплакала. Рядом толпились цыгане, обнимали ее, гладили по спине и плечам, восхищались, смеялись, ахали, вспоминая минувшую жуть. А она все плакала и не могла остановиться. И через плечо Насти смотрела, не отрываясь, не таясь, в смуглое сумрачное лицо Сеньки. А он смотрел на нее. Смотрел своими черными, огромными, неподвижными глазами, смотрел без улыбки – до тех пор, пока стоящий рядом дед не бросил ему чуть слышно несколько слов. Семен вздрогнул, отвернулся и пошел к лошадям.

Все цыгане сошлись на том, что лучше им поскорее убраться от этого проклятого места, и вскоре вереница разбитых телег уже ползла по дороге навстречу высоко стоящему солнцу. Однако за день успели сделать не больше десяти верст: кони, шагавшие целую ночь, сильно устали, и табор с трудом дотащился до станицы на берегу узкой, желтоватой речонки. Цыгане распрягли лошадей, ото-гнали их к воде, принялись растягивать палатки. Несколько женщин отправились в станицу, не переставая наперебой обсуждать утреннее происшествие. Вместе с ними ушла Дина.