Когда под неонами «Палладиума» стало пусто, президент, который ждал у выхода бокового коридора, осторожно вышел на улицу. Пальцы его еще раз коснулись нескольких монет в кармане: двадцать пенсов – это было все, что оставалось до конца месяца. Он специально задержался у выхода, потому что не хотел присутствовать при том, как министр просвещения отъезжает на такси. Министр давал уроки игры на фортепиано и благодаря этому мог позволить себе такую роскошь; подобные вещи были ниже достоинства президента. Впрочем, он все равно не умел играть.

«Нищета властителей, – мелькнуло у него в голове. Он подумал о Людовике XVI. – Нет ничего хуже…»

От кинотеатра до резиденции правительства было недалеко. Пробираться в наступающих сумерках и лондонском тумане проулками было не только обидно, но и опасно: в прошлом месяце возвращавшегося после партийки в покер генерального инспектора вооруженных сил, генерала Пшеджий-Хшенщотицкого американские солдаты раздели до нитки, и шеф протокольного отдела вынужден был отдать ему собственные брюки бессрочно.

Президент шел быстро, а поторапливали его еще и мрачные мысли. В антракте он узнал от заместителя начальника департамента Министерства сельскохозяйственных реформ, что министр внутренних дел в благодарность за недельный обеденный абонемент назначил официанта «Империала» киевским воеводой [179] . Это в высшей степени возмутило президента. И вдобавок этот киносеанс, на котором ему пришлось сидеть с лицом, прикрытым носовым платком, чтобы сохранить инкогнито! Это был фильм о восстановлении Варшавы. Он не смог воспротивиться желанию посмотреть этот фильм и теперь горько сожалел о своем легкомыслии. Наверняка по этому поводу появятся мерзкие сплетни.

Пансионат, в котором размещалось правительство, был двухэтажным зданием, а точнее, трущобой, в которой ютилось большое количество эмиграционных властей. Штукатурка отваливалась с фронтона целыми пластами, обнажая стены, покрытые лишайником и грязными потеками. Над неприкрытыми дверями слабо светила лампочка. Ложа привратника пустовала с тех пор, как миссис Бримбл, владелица пансионата, отказалась принять на это место великого князя Михаила Федоровича. Из холла к лестнице вела когда-то красная, а теперь пропитанная нечистотами дорожка. С бельэтажа доносился повышенный, а потому более, чем обычно, носовой баритон председателя Совета министров.

«Опять какой-то конфликт!» – подумал президент, но даже не замедлил шаг. Премьер, наклонившись через балюстраду, увидел его черный замызганный плащ и выскочил навстречу.

– Господин президент, так дальше не может продолжаться!

Он энергично потянул его за локоть.

– Вы видите? Вы видите?

Коридор, едва освещенный, уходил в глубь здания. Две ближайшие комнаты были резиденцией правительства и одновременно личными апартаментами президента и министров. Напротив первой двери на потертой дорожке красовалась отвратительная лужица.

– Опять пограничный инцидент? – слабым голосом спросил президент.

Как он был измучен всем этим – лестницей, политикой, всей этой властью.

– Это не инцидент, а подлое нарушение границы! Вот смотрите: у этого бордюра начинается территория Речи Посполитой. Сто раз говорил этому пьянице, чтобы рыгал на собственную территорию. Нет, ему надо наблевать напротив резиденции нашей высшей власти!

– Колупяну?

– Нет, это юрисконсульт Министерства заграничной торговли королевства Румыния. Господин президент, чаша нашего терпения переполнилась, на этот раз правительство должно предпринять самые энергичные шаги!

– Ну хорошо, какой-нибудь демарш или, скажем, нота.

– Нет, этого мало. Необходим ультиматум!

– Ну, наверное, не будем дискутировать о государственных делах на лестнице?

– Почему нет, если здесь проходит наша граница!

Премьер, гневно ворча, расправил плечи и с выправкой, отличающей старого вояку, двинулся за президентом. Они вошли в комнату. Щелкнул выключатель, и лампочка высветила каморку, заполненную рухлядью: везде валялись стопки газет, бумаги, папки. В углу на полу стояла стальная шкатулка, в которой хранилась государственная казна, а над ней висели скрещенные штандарты, гигантский орел в короне и фотографии президента, премьера и верховного главнокомандующего.

Премьер нервно потер руки, заглянул в шкафчик, дверцы которого отворились с пронзительным скрипом, но не увидел там ничего, кроме груды грязного белья, прижатой эфесом кавалерийской сабли.

– У вас ничего нет выпить? – спросил он.

– Нет.

– Ну да, – сказал премьер, осмотрелся, убрал с железной кровати большой рулон со свисающей на шнурке печатью (это был оригинал наступательно-оборонительного договора, заключенного недавно с венгерским королевством), уселся так, что застонали пружины, и вдруг спросил шепотом: – Ну как там?