Но какими бы ужасными ни были все эти страдания, вовсе не Клауберг или Шуман, или Виртс, или даже компания «Байер» связаны в массовом сознании с преступными медицинскими экспериментами в Освенциме. Настоящим олицетворением этого ужаса стал внешне симпатичный 32-летний ветеран боевых действий, награжденный Железным крестом, направленный в Освенцим в марте 1943 года – доктор Йозеф Менгеле. Этот человек стал синонимом Освенцима. Причина тому – в сочетании характера и обстоятельств. Характера – потому что Менгеле наслаждался властью и возможностями для проведения бесчеловечных исследований, полученными в Освенциме. И обстоятельств – потому что он прибыл в лагерь как раз тогда, когда в Биркенау было завершено строительство крематориев, и Освенцим готовился вступить в самый нещадный период своего существования.

Шизофреническую природу характера Менгеле, отчетливо проявившуюся в Освенциме, отмечали многие бывшие заключенные. Стоя перед ними в безукоризненно отглаженной эсэсовской форме, Менгеле мог обаятельно улыбаться, а мог и проявлять невыразимую жестокость. Свидетели видели, как он застрелил мать с ребенком на «пандусе», когда те его чем-то побеспокоили, а другие же помнят, что он обращался к ним только с добрыми словами. Вера Александер13, заключенная из Чехословакии, близко столкнулась с этой двойственностью, став капо в блоке, где содержались цыганские и польские дети: «Менгеле приходил в лагерь каждый день – и приносил шоколад… Когда я кричала или ругала детей, они мне отвечали: “Мы расскажем дяде, что ты плохая”. Менгеле был “хорошим дядей”». Но, конечно, он вел себя таким образом только потому, что для него эти дети были лишь материалом для экспериментов. Вера Александер видела, как после визитов к этому «хорошему дяде» дети возвращались в блок, крича от боли.

Одной из основных областей «интереса» Менгеле было изучение близнецов – до этого он специализировался в «исследовании наследственности». В лагере ходили слухи, что он пытался понять точные обстоятельства, при которых происходят многократные оплодотворения, и поэтому хотел провести исследование, которое позволило бы женщинам рейха быстрее заводить больше детей. Но вероятнее всего, главным мотивом служило желание понять роль генетического наследования в развитии и поведении: эта тема занимала многих нацистских ученых.

Еве Мозес Кор14 в 1944 году было 10 лет. Она и ее сестра-близнец Мириам заинтересовали Менгеле: «Менгеле приходил каждый день после переклички – хотел посмотреть, сколько “подопытных кроликов” у него есть. Три раза в неделю мне связывали обе руки, чтобы ограничить приток крови, и брали много крови из левой: иногда столько, что я падала в обморок. Тут же мне делали минимум пять инъекций в правую руку. После одной из этих инъекций мне стало очень плохо, и доктор Менгеле на следующее утро явился с четырьмя другими докторами. Посмотрев на мой температурный листок, он саркастически усмехнулся: “Совсем плохо, она такая юная. Ей осталось жить всего две недели”. Я то приходила в сознание, то теряла его, и в полубессознательном состоянии твердила себе: “Я должна выжить, я должна выжить”. Они ждали, когда же я умру. Если бы я умерла, мою сестру немедленно забрали бы в лабораторию Менгеле, убили бы инъекцией в сердце, и затем Менгеле сделал бы вскрытие для сравнения».

Как отмечал Миклош Ньисли15, лагерный доктор, близко наблюдавший Менгеле: «Это явление в истории мировой медицины было уникальным. Два брата умерли вместе, и имелась возможность вскрыть обоих. Где, при каких обычных обстоятельствах можно найти братьев-близнецов, которые бы умерли в одном месте в одно время?»

Еве Мозес Кор удалось справиться с жаром и спасти не только свою жизнь, но и жизнь сестры: «Меня кто-то спросил: “Ты очень сильная?” И я ответила: “У меня не было выбора. Либо справлюсь, либо умру”». Ее история ужасна не только сама по себе, она иллюстрирует деятельность Менгеле в Освенциме: он мог делать с людьми все, что пожелает. Он не ведал ни ограничений, ни меры в том, что называл «медицинскими экспериментами». Его власть пытать и убивать для удовлетворения собственного садистского любопытства была беспредельна. Он экспериментировал не только на близнецах, но и на карликах, и на заключенных с гангренозным заболеванием тканей лица, известным как нома (водяной рак), обычным для цыганского лагеря в Биркенау с его ужасными условиями. Но Менгеле мог так же легко проявить интерес в трех или в тридцати других областях исследований. До его приезда в Освенцим он не демонстрировал никаких признаков будущего садиста; по общим отзывам он проявил храбрость в сражениях на востоке, спасая двух солдат из горящего танка, а до того жил вполне обычной жизнью: учеба в университете Франкфурта, потом медицинская практика. Именно условия Освенцима создали того Менгеле, которого должен был узнать мир – и это напоминает нам, как сложно предсказать, кто в необычных ситуациях превратится в чудовище.

Во многих отношениях Менгеле был типичным нацистским офицером Освенцима. Он всюду ходил щеголем и испытывал крайнее презрение к узникам. Возможность каких-либо личных отношений с заключенными была для него проклятием, мысль о сексуальном контакте – невозможной. В этом он был абсолютно последовательным носителем идеалов нацизма. Так как согласно нацистской расовой теории узники лагерей представляли опасность для физического благополучия рейха, сексуальные отношения между членами СС и заключенными были категорически запрещены. Такие акты оценивались как «расовое преступление» для немцев. На самом деле, одно из отличий между зверствами нацистов, выполнявших «окончательное решение еврейского вопроса», и многими другими военными преступлениями двадцатого века – неприкрытая позиция нацистов, что их войска воздерживаются от сексуального насилия не из гуманных, а из идеологических соображений. Во многих других случаях – турецкая резня армян во время Первой мировой войны, японская агрессия против Китая в 1930-х и более недавние попытки сербов подчинить Боснию в 1990-е – сексуальное насилие против «вражеских» женщин было широко распространено.

От боснийских секс-лагерей до продажи армянских женщин-христианок в гаремы и «тюремных» групповых изнасилований китайских женщин солдатами императорской японской армии – конфликты двадцатого века изобилуют примерами мужского сексуального насилия. Но для нацистов война на востоке была иной. В то время как на Нормандских островах или во Франции отношения с местными женщинами для немецких солдат были совершенно естественными, то евреи и славяне на востоке представлялись нацистам расово опасными людьми. Нацистская пропаганда возвещала, что одной из наиболее священных задач для каждого солдата рейха являлось гарантировать «чистоту немецкой крови». Славянки и еврейские женщины (особенно последние) были абсолютно под запретом. В предвоенной Германии даже был принят закон, однозначно запрещавший браки между евреями и неевреями.

Все это означало, что в Освенциме не должно было допускаться случаев сексуальных отношений между членами СС и еврейскими заключенными. Убийство еврейских женщин для эсэсовцев было, по всей видимости, священным идеологическим долгом, но заниматься с ними сексом было для них преступлением. Тем не менее, как указывает Оскар Гренинг: «Если личные интересы сильнее, чем ненависть к евреям в целом – да, такие вещи случались. Когда постоянно видишь двадцать молодых девушек, и одна из них любимица, делает кофе и бог весть что еще, тогда вся эта пропаганда пропускается мимо ушей…» И поэтому, когда у эсэсовцев под надзором оказывались женщины-заключенные, Гренинга не удивляло, что «они их ласкали или целовали, или принуждали к сексуальным отношениям».