Лара не обратила внимания на слова Прескотт.

— Удивительно, как мало изменилось вокруг за двадцать лет. Вот, например, эта комната. Она практически осталась такой же, какой я ее помню в тот день, когда мы с мамой приезжали сюда.

Она стала кружить по библиотеке, указывая на те вещи, о которых рассказывала.

— Хотя это и не те кушетки, что стояли здесь тогда. Те были обиты кожей каштанового цвета, а эти рыжевато-коричневые. И вы передвинули ковры восточной работы. Один, каштанового цвета, тогда лежал под кушетками, а вот этот, золотистый, под письменным столом.

Она остановилась у бюро, буквально в нескольких шагах от своего отца.

— И вы тоже не очень-то изменились.

В свои пятьдесят два года Картер еще сохранил внешность мальчика-херувимчика — вид человека, которому все достается легко.

— Но тогда у вас были усы и длинные бакенбарды.

Она обернулась к Прескотт.

— И вы совершенно не изменились. Все тот же пучок на затылке и те же очки с толстыми стеклами, сквозь которые никто не догадывается о ваших истинных мыслях. И вы все так же стараетесь скрыть от меня правду. Помните, вы попросили дворецкого отвести меня на кухню и дать мне чашку шоколада с печеньем?

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Хватит врать! — в ярости крикнула Лара. — Вы врали мне всю жизнь. Я не хочу больше этого терпеть. Я знаю, что он мой отец, и поверьте, совершенно не горжусь этим. Все эти годы вы покрывали его, потому что знали, что он сделал с моей матерью.

— Ты должна понять, — начал Картер, но его тут же перебила Прескотт.

— Не поддавайтесь на ее провокации, Картер. — Из-под толстых линз она обожгла Лару ледяным взглядом. — С твоим прошлым ты должна быть очень внимательна к тому, что говоришь. Если ты будешь необоснованно обвинять людей, то закончишь так же, как твоя мать.

— Мне нелегко забыть те дни, мисс Прескотт. Но если я должна буду попасть в «Кридмор», как моя мать, на этот раз — уверена — вы не станете оставлять расписку.

Воцарилась парализующая тишина. Они украдкой переглянулись, как сообщники, которых застали на месте преступления.

Лара открыла папку и достала документы.

— Это фотокопия расписки, подписанной вашей рукой.

Она бросила бумагу на бюро.

— Это копия счета из клиники «Мартингейл», куда вы сначала поместили мою мать, чтобы не вмешалась полиция. А это вот счета, посланные вами за мое обучение в монастыре. — Она прибавила их к предыдущему документу. — И все эти счета выписаны и оплачены фирмой «Тор-Тэк».

Прескотт выдавила из себя презрительную усмешку.

— И что они доказывают? «Тор-Тэк» — компания, которая занимается электроникой, в которой я раньше работала, — я говорила тебе об этом.

— Вы мне тогда не сказали, что Картер Кинсли был владельцем этой компании. Вы работали на него уже тогда. Эти счета доказывают, что он платил за то, чтобы оставить в секрете нервное потрясение его любовницы, и за то, чтобы никто не знал о существовании ее и его незаконнорожденного ребенка.

Картер уже представлял заголовки, которые превратят скандал вокруг Гари Харта в ничто. В его мозгу эхом отдавались слова Анхелы: «Рано или поздно мы все расплачиваемся за свои грехи».

Он, спотыкаясь, на ватных ногах подошел к Ларе.

— Что ты собираешься делать с этими документами? Отдашь их прессе?

Не давая ему до конца потерять голову, Прескотт выступила вперед.

— Позволь мне самой позаботиться об этом, Картер.

— Ты уже однажды это сделала! — в ярости ответил он. — Это все твоих рук дело! Я с ума сойду, если мне придется распинаться перед прессой за твои ошибки.

— У нее нет ни единого доказате...

— Я могу все объяснить, — сказал он Ларе. — Пожалуйста, садись...

Элегантным жестом он указал стул напротив письменного стола и с благодарностью улыбнулся, когда она приняла его приглашение.

— Может, ты чего-нибудь выпьешь?

Лара отрицательно покачала головой.

— Сделай мне «чивас» со льдом, — приказал он Прескотт, словно официантке.

От такого унижения она вся вспыхнула, но повернулась и пошла к бару. Он сел за стол напротив Лары. Отец и дочь долго смотрели друг на друга.

«И это тот человек, чьей любви и признания я жаждала всю свою жизнь, и все, что я сегодня к нему испытываю, — это презрение».

— Ты очень красивая, — наконец почти с гордостью выдавил он. — Ты мне так напоминаешь Анхелу. Я очень сильно любил твою мать. Она была единственной женщиной, которую я когда-либо любил.

Он прокашлялся, создавая впечатление, что ему было тяжело, даже больно говорить об этом.

— Видишь ли, мой отец был против наших отношений с самого начала. Он всегда планировал для меня большое политическое будущее и считал, что из-за своего происхождения Анхела не сможет стать моей женой. Он сделал все что мог, чтобы удержать меня от женитьбы на ней. Он даже добился, чтобы меня отправили в Сайгон на два года, надеясь разорвать нашу связь. Отец вынудил меня жениться на Клаудии.