Рейн был, как белая ртуть, в него погружался черный сухогруз с красной ватерлинией, на палубе шевелился матрос, без одежды, в розовых волдырях, взирая на ангела пустыми глазницами. Колонна бэтээров, с перевернутыми колесами, мертвыми экипажами горела на трассе. В «мерседесе», без стекол, сидели обугленные скелеты, и весь автобан, среди горящих пшеничных полей, был усеян мертвыми, похожими на цветных жучков, машинами, над которыми низко, дуя в золотую трубу, мчался крылатый ангел. И два «мига», сжав стреловидные крылья, мерцая пушками, прикрывали его заднюю полусферу.

Полковник опустился на железный клепаный пол, среди экранов, мерцавших как мертвенные бельма. Он уже был в фуражке, но еще с дымящимися, синими от радиации волосами. Доставленная им информация летала по дисплеям, рассказывая о зонах поражения, о розе ветров, разносившей атомные облака по Центральной и Восточной Европе.

Машина была гневным Библейским Богом. Исправляла кривую времени. Меняла утомленный ход ветхозаветных веков. Убирала с земли плотоядное, утратившее смысл человечество. Плодовитую жизнь, размножившуюся в желании потреблять, наслаждаться. Отвернувшуюся от неба. Разноцветной слизью покрывшую найт-клубы, рок-фестивали. Распустившуюся в ночи неоновыми городами разврата, торжищами утех. Крылатый Дракон, оснащенный телеметрическими системами, связанный с орбитальными группировками, с эскадрами подводных стартплощадок, летел над миром, вонзая ртутные трезубцы в рекламы Лас-Вегаса, в пластмассовые замки Диснейленда, в целлофановые павильоны Голливуда, в хрустальные ангары МакДоналдса. Радиоактивный пепел разноцветными лепестками парил над гибнущим миром, и машина готова была превратить мертвый прах в Рай воскрешенного человечества.

– Ракеты средней дальности из районов Прибалтики, Южного Урала и Украины нанесли ядерные удары по Парижу и Риму... Группировка Прикарпатского военного округа начала наступление через Австрию, в направлении Северной Италии и Франции...

Полковник в образе Александра Суворова приземлился на леднике Сен-Готар. Глазированный наст сахарно хрустнул под каблуками ботфортов. Суворов поправил шляпу, стряхнул иней с кудрявого, небрежно завитого парика и, достав из сюртука маленькую подзорную трубку, обратил ее в сторону Италии и Франции. Были отчетливо видны два ядерных взрыва, накрывшие Рим и Париж. Они выжгли рифленую поверхность городов, сделав ее плоской и жидкой. Вверх поднимались кудрявые растущие стебли, на них наливались лунным светом огромные перламутровые медузы. Колебали волнообразными щупальцами, превращались в огромные бледно-голубые поганки. Сквозь хлипкие ножки грибов, вверх, питая громадные шляпки, текли превращенные в пар Колизей и собор Святого Петра, Эйфелева Башня и Лувр. Раскаленные газы, состоящие из молекул погибших людей и атомов, на которые распались картины великих художников и статуи античных ваятелей, летели в небо, превращаясь в черные тучи, полные ядовитых дождей и ржавых мерцающих молний. Суворов удовлетворенно сложил медную подзорную трубку. Ковырнул сапогом наст, под которым скрывалась русская горная пушка времен перехода через Альпы. Расстегнул военный сюртук, обнажив вживленную в бок красную клавишу. Нажал ее и исчез. Опустился через мгновенье в чреве машины, превратившись в советского офицера, юрко просматривающего электронные цифры, исчислявшие свои и чужие потери, ширину коридоров, по которым, облаченные в скафандры, пройдут войска. Белосельцев видел, как на ботинке полковника стремительно тает комочек снега.

Машина переползала с континента на континент. Скребла когтистыми лапами горячий пепел. Лакала из кипящих отравленных рек. Откладывала яйца в раскаленные кратеры, оставшиеся на месте испепеленных столиц. Оставляла на рыхлой земле волнообразный след от чешуйчатого хвоста, отпечатки огромных трехпалых лап.

– В эскалацию конфликта включились соединения 6-го флота США в районе Средиземного моря. Наблюдается массовый взлет авиации с авианосцев «Саратога» и «Дуайт Эйзенхауэр», восточнее Неаполя и Сиракуз. Нанесены удары крылатых ракете ядерными зарядами по базе советского флота в Севастополе. Из района Тирренского моря совершены подводные пуски баллистических ракет по Киеву, Харькову, Днепропетровску... Советская Средиземноморская флотилия вступила в бой с кораблями 6-го флота... — голос полковника звучал, словно записанный на пленку и воспроизводимый после его смерти по громкоговорителю. Обладатель этого голоса был Наполеоном, непомерных размеров, в огромной треуголке, в тяжелых полевых сапогах. Походное креслице, в котором он поместился, стояло на облаке, откуда отчетливо просматривалось море, где шло сраженье. Корабли обменивались ударами ракет. Тонули, продырявленные торпедами. Швыряли друг в друга «гарпуны» и «томагавки». Навешивали в небе кудрявые дуги зенитных пусков. Пенили воду ударами глубинных бомбометов. Авианосец, взорванный ядерной торпедой, вяло оседал на корму. Штурмовики, отбомбив по Севастополю, промахивались мимо палубы, один за другим рушились в море. На дне погибала дизельная подводная лодка, командир прощался с экипажем по громкой связи, матросы «БЧ-5», по грудь в воде, задыхаясь в железном дыму, пели «Варяга». Юг Украины затмила мутная мгла, в которой мерцали разрывы, и сквозь муть небес вставали ядерные баобабы.

Наполеон неотрывно смотрел в трубу, пытаясь разглядеть французский авианосец «Клемансо», но тот, не выйдя из Марселя, горел у пирса, и над ним кружилась карусель самолетов, едва различимых на солнце.

– Есть ли известия из Парижа? — спросил Наполеон.

– Да, сир. — ответил камердинер с желтым от малярии лицом, приближаясь и передавая пакет. Наполеон надорвал обертку, извлек прелестную миниатюру Жозефины Богарнэ. Печально и нежно рассматривал. Поцеловал портрет а вернул камердинеру.

– Время два часа по полудню, не так ли?

– Да, сир, — ответил камердинер с поклоном. Проводил Наполеона в палатку, где на походной кровати уже ждала его молодая маркитантка в расстегнутом лифе.

– Передайте Даву, чтобы берег старую гвардию, — сказал Наполеон, задергивая полог палатки.

Наполеон превратился в полковника, который стоял у экранов, где гасли отметки потопленных кораблей, вспыхивали пораженные ядерными зарядами цели. От полковника пахнуло женской туалетной водой. Зажав между колен треуголку, надевал полевую пилотку, прижав ко лбу ребро ладони.

– Удар баллистических ракет с советских подводных лодок из района Атлантики... По целям в Калифорнии, включая Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Диего... По целям во Флориде, включая мыс Канаверал... По целям в Техасе, включая Хьюстон и базы бомбардировщиков В-1 » Абелине…

Экраны, как корыта, колыхали волны мыльно-синего света, будто качалась сама земля. Словно перегоревший под напряжениемм провод, искрясь, упал в залив мост в Сан-Франциске, разъединяя огромный кочан атомного взрыва и красные от пепла предгорья. В Сан-Диего взрывная волна выбросила на берег эсминец, он воткнулся рубкой в набережную, задрал уродливо днище с гребными винтами. Голливуд горел, словно великолепная декорация. На космодроме имени Кеннеди от розового жара валились стальные вышки, взрывалось топливо в баках «Дискавери», и на пляжи в Палм-Бич лился огненный липкий дождь. Горела пшеница в Техасе, ребристые бомбовозы «Стелс» перевертывались, как бумажные змеи, и их уносило бурей в саванну.

Маршал Жуков в трофейном джипе пересекал Большой Каньон, заслонявший десантную армию от близких ядерных взрывов. Остановил машину у придорожной гостиницы, где танкисты заливали перегретые моторы танков холодным пивом. Поманил к себе белесого паренька в танковом шлеме, из-под которого сияли голубые рязанские глаза.

— Ну что, Теркин, дойдем до Чикаго?

— Так точно, товарищ маршал. Земля, она круглая. Непременно дойдем.

— Вот тебе, гвардеец, часы. Поставь по чикагскому времени, — отстегнул с запястья командирские часы со звездой и портретом Сталина, протянул танкисту. Отъезжая, видел, как тот приложил часы к уху убеждаясь, что тикают.