С пиарщиком невозможно всерьез поссориться. Вы и ваше издание, если вы хоть что-то значите на рынке, нужны ему для работы, за которую ему платят деньги. А работает он именно за деньги: каким бы то ни было идеалам в пиаре служить трудно. Так что пиарщик вынужден будет преодолеть любую обиду и сотрудничать с вами. А вашим конкурентам он сможет помочь лишь той информацией, которую ему все равно надо распространить.

Зная такое мое отношение к ее профессии, та же Слащева, беззаботно улыбаясь, сотрудничала с «Ведомостями» в бытность мою главредом и давала нам информацию прежде, чем конкурентам — потому что ей так было нужно, и в большинстве случаев мы понимали зачем. А когда не понимали — выходит, она обыгрывала нас. На войне как на войне.

Да, и вот еще что: плохой пиарщик к тому же и врет. А это и вовсе непростительно: читатель совершенно точно не хочет вранья, тогда как с полуправдой, дополненной другими источниками, он согласен мириться.

В «Догме» «Ведомостей» есть такой неприметный абзац:

Это — правило, запрещающее «информационный бартер». То есть «дружественные» отношения между журналистом и источником, чаще всего пиарщиком, когда сегодня репортер пишет то, что ему навязали, а завтра — получает на блюдечке какой-нибудь эксклюзив. Понятно, что и эксклюзив тоже будет удобен источнику: ничего неудобного для себя он делать в жизни не станет.

Что такая практика делает с достоверностью текстов, нетрудно догадаться: репортер в итоге пишет только то, что от него хотят его источники, а не то, что нужно знать читателям. Работая редактором, я всегда говорил репортерам, что не связан никакими их обещаниями, кроме одного — хранить конфиденциальность источника. Некоторым бывало трудно научиться ничего не обещать — но, однажды нарвавшись на снятие текста или насильственное добавление в него неугодной источнику точки зрения, от «бартера» волей-неволей отучались все.

Мне случалось доводить враждебное отношение к пиарщикам до крайности: в журнале SmartMoney я запретил использовать людей из пресс-служб в качестве источников. Поначалу это создало репортерам серьезные проблемы: когда они начали требовать от пиарщиков, чтобы те связали их с людьми, имеющими непосредственное отношение к бизнесу, те оскорблялись, ссылались на корпоративную политику, открыто издевались. Я заворачивал тексты и ждал. И, знаете, получилось! Даже компании, в которых топ-менеджеры раньше ничего не говорили прессе, раскалывались и давали нам доступ.

Журналисты, пишущие о российском нефтегазовом секторе, знают, например, как трудно дотянуться до руководителей подразделений ЛУКОЙЛа. Нам тоже было непросто, но, когда мы писали об американском бизнесе нефтяной компании, мы говорили с главой Lukoil Americas Вадимом Глузманом. Для нас было важно получить информацию из первых рук. Ради этого мы готовы были тратить время, ждать, уговаривать, требовать.

Во многом именно поэтому закрытый в 2009 году журнал до сих пор поминают добрым словом его прежние читатели.

Вы скажете: все это звучит так просто в устах редактора, которому не приходится действовать «в поле». Полевая работа, — так говорили мне многие журналисты, — требует компромиссов. Я всегда относился к таким авторам с максимальной осторожностью и старался их не продвигать по службе. Никто не говорил, что будет легко. Я прекрасно понимаю все сложности, которые создает репортеру бескомпромиссное отношение к пиарщикам, но настоящие звезды научиваются эти сложности преодолевать.

Любое мало-мальски серьезное издание рано или поздно сталкивается с исками о защите чести, достоинства и деловой репутации. А с угрозами таких исков постоянно сталкивается каждый журналист. Понятное дело, что все такие случаи лучше всего разбирать с юристом, а если его нет — обязательно нанять. Но разобраться, существует ли реальная угроза, довольно просто и самому.

Чтобы более или менее разумный судья удовлетворил иск о защите чести и достоинства, нужно, чтобы написанное вами удовлетворяло двум условиям:

1) было неправдой;

2) порочило честь, достоинство и деловую репутацию фигуранта.

Ни одно из этих условий не достаточно, но оба необходимы.

Иначе говоря, если вы написали, что фигурант вор, но можете это доказать, — вы не проиграете дело, потому что написали правду.

Если вы написали, что фигурант не любит жену и не можете этого доказать — вы тоже не проиграете, потому что ваше утверждение не порочит фигуранта.

Если нечто чреватое иском говорит ваш источник в прямой цитате, убедитесь, что у вас есть диктофонная запись: отвечать по иску будет он, а ваше издание как максимум заставят дать опровержение.