— И я тоже. Но он был таким от природы. Я уже со всем этим примирилась.

— В самом деле? — Она кивнула.

— Ты полностью уверена?

— А почему бы и нет?

— Я иногда думаю, что ты все еще в обиде на него. Вот почему, я полагаю, ты продолжаешь заниматься живописью. Ты хочешь доказать себе, что можешь по-прежнему сделать кое-что сама, если в этом когда-либо появится необходимость. — Он посмотрел на нее испытующе, нахмурив лоб. — В этом никогда не будет необходимости, ты знаешь. Я никогда не допущу, чтобы ты снова оказалась в ситуации, в какую ты попала по вине отца.

— Меня это не волнует. И ты не прав. Я рисую, потому что люблю живопись; она — частица моей жизни.

Он никогда не хотел верить, что живопись затрагивала частицу ее души. Какое-то время он лежал молча, разглядывая потолок и раздумывая.

— Ты действительно злишься, что я уезжаю на все лето?

— Я сказала тебе, что нет. Я буду просто рисовать, отдыхать, читать, навещать своих друзей.

— Ты будешь часто ходить в гости? — В его голосе звучало беспокойство, и это развеселило ее. Ему так не пристало спрашивать об этом.

— Я не знаю, мой глупенький. Я сообщу тебе, если меня пригласят. Я уверена, будут обычные званые обеды, благотворительные вечера, концерты и другие подобные вещи.

Он кивнул снова, ничего не сказав в ответ.

— Марк Эдуард, ты ревнуешь? — В ее глазах появились смешинки, она громко рассмеялась, когда он заглянул ей в лицо. — Ох, неужели! Не будь глупым! После стольких лет!

— Лучшего времени не придумаешь, не так ли?

— Не говори глупости, любимый. Это не в моих правилах.

Он знал, что это было действительно так.

— Я знаю об этом. Но, on ne sait jamais [7] .

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что у меня красивая жена, в которую любой мужчина, если он в здравом уме, просто не может не влюбиться.

Он давно не говорил с ней в таком духе, и она с удивлением посмотрела на него.

— Что? Ты думаешь, что я не замечал? Дина, ты выглядишь глупенькой. Ведь ты молодая и красивая женщина.

— Хорошо. В таком случае, не уезжай в Грецию. — Она с игривой улыбкой посмотрела на него. Но его это не забавляло.

— Я должен. Ты знаешь это.

— Хорошо. Тогда возьми меня с собой. — В ее голосе появились необычные нотки, наполовину серьезные, наполовину дразнящие.

Он довольно долго хранил молчание.

— Ну и что? Можно мне поехать?

Он покачал головой.

— Нет, нельзя.

— Что ж, тогда тебе ничего не остается, как ревновать.

Они давно так не поддразнивали друг друга. Известие о его трехмесячной поездке вызвало у нее прилив самых странных ощущений. Но ей не хотелось заходить слишком далеко.

— В самом деле, любимый, тебе не стоит волноваться.

— Надеюсь, что нет.

— Марк! Arr^ete! [8] — Она наклонилась к нему, дотронувшись до его руки, и он не сопротивлялся, когда она взяла ее в свои ладони. — Я люблю тебя… ты знаешь об этом?

— Да. А знаешь ли ты, что я люблю тебя?

Ее глаза сразу сделались серьезными, встретившись с его.

— Иногда я не уверена в этом.

Он был всегда слишком занят, чтобы проявлять свою любовь к ней, к тому же это было не в его привычках. Но теперь что-то подсказало ей, что она попала в цель, и, наблюдая за ним, она была потрясена. Разве он не знал? Не понимал, что он сделал? Он возвел вокруг себя неприступную стену из работы и дел, которые забирали у него дни, недели и теперь месяцы, и туда был допущен только один союзник — Пилар?

— Извини меня, любимый. Я надеюсь, ты понимаешь. Но подчас я должна напоминать себе об этом.

— Но я действительно люблю тебя. Ты должна знать это.

— Глубоко внутри, я думаю.

Она знала об этом, когда вспоминала о мгновениях, которые их объединяли; это были вехи в их жизни, ставшие историей. Вот почему она по-прежнему любила его.

Он вздохнул.

— Но тебе нужно еще больше. Не так ли, дорогая?

Она кивнула, вновь почувствовав себя молодой и храброй.