Ее братьям везло куда больше… А некоторым родственникам, того отнюдь не заслуживавшим, так и вовсе…

Одним из таких был двоюродный племянник Карл-Петер-Ульрих.

Иоганна-Елизавета возвращалась с дочерью из Гамбурга, где гостила, в Штеттин, но ее передвижения отнюдь не были логичными, а потому карета двигалась на северо-восток в сторону Любека. У принцессы Цербстской везде находились родственники, которых нужно было навестить, а любое пребывание затягивалось минимум на месяц. На сей раз ей оказалось непременно нужно посетить брата — Адольфа-Фредерика, принца-епископа Любекского, и они ехали в Эйтин подле Любека.

Нет, Иоганна-Елизавета вовсе не пылала столь сильными родственными чувствами к брату, но отправилась вместе со своей матерью Альбертиной-Фредерикой, другим братом Фридрихом-Августом и сестрой Анной, чтобы познакомиться с воспитанником епископа Любекского Петером-Ульрихом. Разве такое семейное мероприятие могло пройти без участия вездесущей Иоганны-Елизаветы? Конечно, вместе с ней ехала и дочь, ровесница этого самого воспитанника.

Уж мнением дочери мать не интересовалась вовсе, но и Фрикен давно привыкла к кочевой жизни, не ведая, где и когда окажется снова. Она спокойно принимала любые дорожные невзгоды и неудобства, легко осваивалась на новом месте, заводила новые знакомства… Девочке было интересно посмотреть на жизнь родственников и вообще других людей. Мало того, сама не осознавая, она начинала критически смотреть на мать. Иоганна-Елизавета везде старалась выглядеть куда значительней, чем была на самом деле, держать себя так, словно она что-то значит и ее крохотное княжество Цербстское чего-то стоит. Иоганна знала все сплетни двора, чувствовала себя как рыба в воде в любой гостиной, во все вмешивалась…

Но острый детский взгляд, еще не до конца понимая происходящее, невольно подмечал, что Цербст куда захолустней любого другого посещаемого ими города, что двор Иоганны и вовсе ничтожен, что саму мать нередко воспринимают именно как представительницу захолустного обедневшего Цербста, а не как знатную даму. Такой прием не мешал матери считать себя особой значимой и рассуждать обо всем так, словно от нее что-то зависело в этой жизни где-то, кроме собственной семьи.

Сейчас она со знанием дела рассуждала, что некоторым совершенно непригодным для того людям категорически везет.

— У Адольфа ныне воспитанник — сын покойного Карла Голштинского…

— Это который рожден русской? Дочерью императора России?

Иоганна не любила, когда ее перебивали, а потому зыркнула на задавшую вопрос родственницу Амалию так, словно та перебила ее тронную речь! Фрикен незаметно хихикнула: хорошо, что этот вопрос задала не она, иначе было бы на орехи.

Оглядев родственницу почти презрительно: что делать, если бедняга вовсе не обучена правилам приличного поведения, Иоганна-Елизавета продолжила:

— Да, он сын русской принцессы. Но не то главное. Этот мальчишка оказался единственным наследником мужского пола у двух тронов сразу.

— Как это? — снова встряла непонятливая родственница, но на сей раз ответом был уже не раздраженный взгляд светской львицы, а ее снисходительная усмешка. Конечно, не все же так хорошо разбираются в хитросплетениях династических отношений королевских семейств Европы, как она.

— Шведская королевская семья бездетна, им наследовать может только внучатый племянник, этот самый Карл-Петер-Ульрих, как сын Карла Голштинского. Но и русская императрица тоже бездетна и в том возрасте, что детей ждать не приходится. И у нее наследник только вот этот внучатый племянник. Вот и получилось, что мальчишка может выбирать между двумя коронами.

— И он выбирает? — ахнула теперь уже Фрикен.

Мать покосилась на нее, хмыкнула:

— Кто же его спрашивает?

Принцесса Иоганна-Елизавета принялась разглагольствовать о жизни шведского двора, сравнивая его с берлинским, что было странно, потому что в Швеции она никогда не бывала и все знала понаслышке. Но на сей раз в карете сидела куда менее сведущая родственница, с придыханием внимавшая разговорчивой даме, и дочь со своей гувернанткой, в чьем молчании Иоганна-Елизавета была абсолютно уверена.

Фрикен перестала слушать мать, сравнения шведского двора и берлинского ее интересовали мало, зато куда больше мальчик, которому могли достаться сразу две короны. Глядя в окно кареты, она размышляла, каким должен быть этот ребенок, в одиннадцать лет облеченный таким грузом будущей власти. Конечно, ему могло не достаться ни одной короны, монархи не всегда последовательны в своих поступках, но думать о таком варианте не хотелось. Девятилетняя Фрикен видела принцев, но вот наследников императорской короны — пока ни разу.

Наверное, он умен и очень образован. Фрикен представила себе рослого, красивого (непременно красивого, ведь он же будущий король или император!) молодого человека, высоколобого, уверенно распоряжающегося всеми вокруг, перед которым склоняют головы даже взрослые, умудренные опытом придворные. Ах, как заманчиво посмотреть на этого Карла-Петера-Ульриха! Когда-нибудь, вот так же как мать сейчас, она станет рассказывать детям о том, что в юности видела короля и даже разговаривала с ним. Конечно, он хорош, не имел права быть иным…