Вскоре вместо каменных глыб справа пошли высокие, отвесные пласты известняка, сплошной стеной отрезавшие дорогу из оврага вверх. Дороги не было и вниз — склон слева резко обрывался, оставляя для передвижения узкую каменную тропу-терраску. Дно оврага осталось где-то далеко под ногами, и, чтобы не рухнуть вниз, нужно было не только устоять под порывами ветра, но, стремясь уклониться от самых сильных, не сделать даже полшага с тропы в сторону. Полностью закрыв глаза от ветра и пыли, Микула всецело доверился верному скакуну.

— Сотник, стой! — раздалась команда сзади.

Резко натянув поводья, Микула открыл глаза, оглядел место, где пришлось остановиться. Под ногами — тропа, впереди — уже в двух шагах непроницаемая для глаз серая пелена, слева, прямо под стременем, — обрыв, справа — сплошная стена-монолит.

— Дозволь копье, — прозвучала просьба из-за спины.

— Держи, — протянул Микула древко.

Выставив копье перед собой, спасенный начал водить острием по каменной стене на уровне головы Микулы. Что он там ищет? Скала как скала: отполированная ветром и песчаной пылью, с заметными кое-где на поверхности трещинами и выступами. Но что это? Острие копья полностью вошло в одно из неприметных углублений в стене-монолите, после чего быстро метнулось в нем взад-вперед три раза, затем, уже гораздо медленнее, еще дважды. И Микуле показалось, что одновременно с этим внутри скалы раздались звуки, напоминавшие колокольный звон в христианских храмах. Наверное, почудилось? Нет, не почудилось, хотя доносившиеся теперь из скалы звуки напоминали скорее скрежет металла по металлу, нежели звон колокола.

— Сотник, возьми копье обратно, — сказал спасенный, протягивая оружие Микуле.

Но тот был поглощен другим, уставившись во все глаза на участок скалы рядом с углублением, в котором только чтб побывало острие копья. Каменный пласт, немного выступавший на тропу, прежде казавшийся в пыльном мареве неразрывным целым со скалой, отделился от нее и начал медленно опускаться на тропу. По мере того как он приближался к тропе, за ним все шире открывался ход в чрево скалы. Минута— и грубо вытесанный из тонкого камня квадрат со сторонами в два человеческих роста лежал на тропе, а в скальном монолите зиял черный провал. Вспыхнувший внутри него свет позволил рассмотреть две человеческие фигуры, стоявшие у деревянного барабана с накрученной на нем металлической цепью. Обе фигуры были в цветных халатах и кольчугах, с мечами на поясах, над барабаном с цепью был подвешен небольшой колокол с увесистым языком. Выходит, слух не подвел Микулу: именно звон колокола, потревоженного толчками копья, служил для охранников входа условным сигналом, что внутрь скалы необходимо впустить своих.

— Езжай на свет, сотник, — предложил спасенный. — Иль боишься? — хохотнул он.

Вместо ответа Микула взял из его рук копье, направил лошадь в провал. Поравнявшись с охранниками, он бросил взгляд на барабан с цепью и разочарованно вздохнул. Ничего особенного: все точь-в-точь, как при спуске и подъеме мостов через крепостные рвы. Нижний край каменного квадрата с обеих сторон был соединен вращающимися металлическими штырями со скалой, и путем наматывания или разматывания цепей на двух барабанах можно было, опуская или поднимая каменную дверь-квадрат, открывать либо закрывать вход в подземелье. Когда Микула проезжал мимо охранников, оба склонили головы, а один взял его лошадь под уздцы и пристроился рядом с ней.

— Провожатый не нужен, поеду один, — прозвучал голос спасенного. — Воинам-русичам дайте факелов на всю дорогу к Зеленому острову. Закрывай вход. Свой факел оставь мне.

Охранник молча протянул факел, отступил снова к барабану с цепью. Микула поразился тону голоса, которым сидевший за его спиной человек разговаривал с охранником. Это был явно голос командира, человека, занимавшего положение гораздо выше, чем встретившие его разбойники. Поэтому они, видимо, и склонили головы, когда он, а не Микула, поравнялся с ними. Впрочем, разве Исаак не говорил, что казнь в сундуке как раз и предназначалась для разбойничьих главарей?

— Сотник, я буду освещать тебе дорогу, — сказал спасенный, поднимая факел вровень с плечом Микулы. — Езжай прямо, а где потребуется свернуть, я предупрежу.

Ход, по которому они ехали, служил когда-то руслом подземной реки, стекавшей в овраг, откуда отряд начинал путешествие. Ход оказался коротким — три-четыре поворота, четверть часа пути, и впереди появилось широкое пятно света. Чем ближе к нему приближались всадники, тем явственнее доносился свист ветра и сильнее першило в горле от пыли. Светлое пятно было выходом из скалы на такую же тропу-террасу, с которой они попали в бывшее речное русло. Здесь, в отличие от входа, подъемная каменная дверь отсутствовала, хотя также находились двое вооруженных охранников.

— Налево, — сказал спасенный, когда лошадь Микулы очутилась под открытым небом.

И снова завывание ветра в ушах, запорошенные пылью глаза, спотыкающаяся на неровной каменистой тропе лошадь. Вот тропа начала плавно спускаться вниз, в скале мелькнул лаз внутрь, через время второй, третий. Однако седок сзади молчал, и Микула продолжал путь дальше.

— Сюда, — проговорил спасенный, когда Микула поравнялся с очередным входом в подземелье.

Ход вывел отряд на склон неглубокого оврага, густо усеянного крупными валунами, между которыми ветер гнал тучи песчаной пыли.

— На ту сторону, сотник. Держи направление на камни, что против нас.

Проехав сотни три-четыре шагов по склону оврага, всадники перемахнули его гребень и очутились на небольшом участке полупустыни, стиснутом с трех сторон оврагами. Несколько минут по ровной земле, и снова под копытами лошадей глинистый склон оврага. Затем его сменила узкая тропа с нагромождением скальных обломков справа и зияющей пропастью слева. И вновь склон оврага, дно другого, русло высохшей речки внутри очередного каменного массива.