Вездеход, перевалив через кювет, тоже выскочил на поле, где собирался продолжить охоту. Чем бы все закончилось, непонятно, но старший лейтенант увидел бойца с ручным пулеметом. Выхватил «дегтярева» и закричал:

– Ложись! Огонь по фашистам!

Вряд ли его команда подействовала. Зато остановили бегство очереди «дегтярева», которые Ступак умело всаживал во вражескую машину. Звякнула, разлетелась фара, кто-то вскрикнул, замолк пулемет. Выпустив диск, Юрий пытался отыскать запасной, но дисков больше не было.

По вездеходу уже стреляли из винтовок. Ступак выпустил обойму своего ТТ. Дымя пробитым мотором, вездеход уползал к дороге. Преследовать его старший лейтенант запретил, приближались фары другой колонны.

Но этот эпизод сразу выделил Юрия Ступака. И сам он почувствовал уверенность, к которой прибавлялась ненависть к врагу, боль за семью и детей.

В другой раз, на рассвете, его разбудил часовой:

– Там немцы на перекрестке. Три человека, пулемет и мотоцикл.

– Далеко?

– Метров двести.

– Ладно, сейчас разберемся.

С собой взял помощника командира взвода, крепкого надежного сержанта. У того был «дегтярев», сам ротный захватил самозарядку СВТ, которой владел, как и любым оружием, умело.

Пошли вдвоем, приказав остальным ждать и не двигаться с места.

– Их же трое, – прошептал политрук роты, уже доставший наган. – Возьми еще людей.

– Тебя, что ли? Спрячь наган, а то пальцы трясутся, пальнешь ненароком. Трое – четверо, какая разница! – еще больше раздражался старший лейтенант, проверяя магазин самозарядки. – Как уничтожим их, я дам сигнал.

И перебил вместе с сержантом полевой пост немецкой жандармерии. Ступак уложил выстрелом фельдфебеля с бляхой на груди, а двоих других прикончил из «дегтярева» сержант.

Достались неплохие трофеи: пулемет МГ-34, два автомата, гранаты и запас консервов. Бойцы, у кого разваливалась обувь, стаскивали с убитых добротные подкованные сапоги.

Много чего видели, пока одолели путь до линии фронта. Запомнилась огромная колонна пленных, шаркающая по дороге в сопровождении нескольких конвоиров.

– Чего же они не бегут, – скрипел зубами старший лейтенант. – Их же сотен пять, а конвоиров два десятка.

Но колонна молча плелась мимо. Шли опустившиеся, небритые люди в расстегнутых шинелях, без поясов. Красноармейцы в ботинках, но иногда виднелись командирские сапоги.

– Лучше подохнуть, – сказал тогда Ступак, и это не было пустой фразой.

Старший лейтенант уже научился убивать врагов и не собирался сдаваться.

Когда вышли к своим и находились в фильтрационном лагере, Юрия Ефремовича Ступака крепко подвел неосторожный рассказ насчет пленных. Особисты, до этого неплохо к нему относившиеся, прицепились, да еще подключили политработников.

– Что ты мелешь?! – орал на Ступака комиссар. – Какие там колонны пленных? В Красной Армии пленных нет, а есть отдельные предатели. Хочешь сказать, таких предателей сотни? Паникер ты, а с такими трибунал разбирается.

До трибунала дело не дошло. Но за потерю вверенной роты (Ступак вывел человек тридцать и лишь семь-восемь бойцов из своей роты) старший лейтенант был понижен в звании и должности. На фронт ушел лейтенантом, командиром взвода.

Лишь спустя полгода снова получил роту и прежнее звание.

С переправой не ладилось. Пасмурная погода и дождь защищали нас от авиации. Но пулеметы, а особенно минометный огонь, безжалостно выбивали людей. Разбухший от половодья поток уносил тела, зачастую не могли выплыть раненые.

Работа продолжалась ночью. Но темнота не наступала. Непрерывно взлетали осветительные ракеты и «люстры» – мины на парашютах. Ближе к полуночи мост был практически готов, оставался последний пролет.

Немецкие 80-миллиметровые мины, при всей их паскудности, не обладали большой пробивной силой. Они косили людей, ломали доски, но металлические швеллеры были им не по зубам. Тяжелой артиллерии на этом участке у немцев не было. Залитые водой низины и месиво вместо дорог не позволяли подвезти гаубицы. Но при свете ракет, когда монтировали последний пролет, на бугор, метрах в шестистах от берега, выползли три тяжелых танка Т-4 и открыли беглый огонь из своих 75-миллиметровых орудий.

Эффективность прямого артиллерийского огня гораздо выше, чем минометный обстрел. Шестикилограммовые фугасные снаряды обрушиваются на цель со скоростью пятьсот метров в секунду, вгрызаясь в преграду и разрываясь внутри нее.

Бронебойные болванки летели со скоростью восемьсот метров в секунду, свист их был жутким и оглушительным. Они переламывали бревна, перебивали металлические трубы и швеллеры.

Через десяток минут бревенчатый настил топорщился от многочисленных попаданий. Некоторые бревна разламывало на части, образовались дыры. Прогоны и сваи, на которых держался настил, были частично металлические, но большей частью тоже бревенчатые.