— Ты стоишь столько же, сколько этот мелок. Если не переделать мир, ты тоже исчезнешь, как дым. Как будто тебя и не было.

— Ладно, хватит трепаться. Мне пора идти. Непонятно, как я вообще здесь оказалась. Что мне здесь делать? Все ты со своими штучками. Ну, живо. Мой менеджер, наверно, уже заждался. Я, так и быть, буду иногда приходить сюда. Только, если ты будешь рисовать мне то, что я попрошу.

— Дура! Такого быть не может!

Ева уставилась на Аргона, удивленная его неожиданной вспышкой. Некоторое время они смотрели друг на друга в молчании. Наконец, придумав что-то, Ева вкрадчиво сказала:

— Хорошо, я останусь здесь навсегда. Но за это ты выполнишь одно мое условие, ладно?

— Какое? Если ты правда останешься, я сделаю все, что ты хочешь.

— Тогда отдай мне половину мелка.

— Глупости! Ты же рисовать не умеешь. У тебя ничего не получится.

— Умею. Я раньше работала дизайнером. Отдай, я за полное равенство.

Сначала Аргон скептически покачал головой, но потом решился:

— Ладно.

Он осторожно разломил мелок и протянул половину Еве. Она сразу же отвернулась к стене и начала что-то рисовать.

Это был пистолет.

— Прекрати! Зачем он тебе?

— Смерть. Я создаю смерть. При сотворении мира прежде всего необходимо четко определить, кто есть кто.

— Нельзя! Тогда ничего не выйдет! Остановись; Нам это совершенно ни к чему!

Однако было уже поздно. В руке Евы посверкивал маленький карманный пистолет. Она подняла его и прицелилась Аргону в грудь.

— Руки вверх! Тронешься с места — буду стрелять. Эх, глупый Адам, разве ты не знаешь, что обещаниям верить нельзя? Ты сам принудил меня к обману.

— Ты еще что-то рисуешь?!

— Кувалду. Чтобы выломать дверь.

— Нельзя!

— Только шевельнись — выстрелю.

Аргон прыгнул, и в тот же миг раздался выстрел. Художник схватился за грудь, его колени подогнулись, и он упал на пол. Как это ни странно, не вытекло ни одной капли крови.

— Глупый Адам,— засмеялась Ева. Размахивая кувалдой, она стала бить в дверь.

Внезапно в комнату хлынул дневной свет. Он был не так уж ярок, но это был настоящий свет, исходящий от солнца. Фигура Евы окуталась туманом и исчезла. Пропали и стол, и кровать, и произведения французской кухни. Все в комнате, кроме художника, кулинарной книги и стула, вновь превратилось в рисунки на стене.

Аргон медленно поднялся с пола. Рана в груди исчезла. Но нечто гораздо сильнее смерти манило, притягивало его. Стена. Стена звала его. Тело Аргона, в течение четырех недель питавшееся одними настенными рисунками, почти целиком уже состояло из частичек стены. Сопротивляться было бесполезно. Аргон нетвердой походкой двинулся к стене и впитался в нее.

Когда жильцы дома, встревоженные выстрелом и ударами кувалды, сбежались в комнату, Аргон уже превратился в рисунок. Люди ничего не увидели, кроме стула, кулинарной книги и изрисованной стены. Кто-то заметил: «Смотрите-ка, Аргон нарисован прямо как живой».

— Какое безобразие! Дверь сломал, стену разрисовал. Это ему даром не пройдет! Куда он подевался, мазила несчастный?! — ругался консьерж.

Когда жильцы вышли, тихий голос из стены прошептал: «Нет, мелком мир не переделаешь». А потом по стене медленно сползла капля влаги как раз из нарисованного глаза Аргона.

1950