Прибыли под Великие Луки. Город, занятый немецкими войсками, был взят в кольцо, и наша дивизия с первых дней окунулась в жестокие бои.

Основная моя работа проходила в составе оперативной группы штаба дивизии. Обычно нас было 10–15 человек, три-четыре автомашины, рация. Группу возглавлял кто-то из старших офицеров штаба дивизии. Мы координировали действия полков, держали шифрованную связь с руководством корпуса, армии. С оружием – автоматами, пистолетами, ручными гранатами – не расставались ни днем ни ночью. Обязательно выставляли караул, а ночами – усиленный.

Мы хорошо понимали, что оперативная группа с ее кодами, шифрами, секретной информацией – ценная добыча для немецкой разведки, и были всегда настороже, не подпуская близко ни одного постороннего человека. О том, чтобы попасть в лапы немцам, и речи не было. Имелся четкий план действий в чрезвычайной ситуации – быстрое уничтожение всей секретной документации, а дальше… отстреливаться до конца, и если не подоспеет подмога – последняя пуля в себя. Штаб группы с радиостанцией и основной документацией находился обычно за передним краем наших войск, в неглубоком тылу. Но разведывательные группы по 2–3 человека, в сопровождении кого-то из офицеров линейных полков и батальонов, практически каждый день находились на передовой.

Мы наблюдали за передвижением немецких войск, выявляли расположение артиллерии. Меняли дислокацию, изучали новые участки, забредая порой в тыл к немцам, так как в условиях болот и лесов сплошная линия фронта зачастую не существовала.

Ребята, которые помоложе, наблюдая за немцами, до которых порой было двести-триста метров, загорались:

– Давайте попробуем взять «языка»!

За «языков» в полковой разведке награждали орденами и медалями, но у нас была иная задача. Только оперативная разведка. Конечно, молодым хотелось активных действий, а нам часами приходилось сидеть в замаскированном окопчике, воронке (очень часто в воде). Лежали, не шевелясь, в высокой траве, под дождем или снегом. Помню, досталась полуразрушенная землянка. Насыпали гору земли, чтобы не по воде топтаться, и сидели по очереди возле узкой щели. Пусть холодно, но хотя бы не под открытым небом.

Немцы несли караульную службу четко. Малейшее движение или птица рядом взлетит, и сразу пулеметные очереди, мины. Хуже всего, если поддержки с тылу нет, и фрицы пойдут проверять, кто там шевелился. Тогда оставалась надежда только на себя. Автоматы, гранаты к бою, а дальше, как повезет. Иногда удавалось под огнем отползти. Порой разведгруппы гибли целиком.

Описывая деятельность наших групп на фронте, скажу, что хотя мы в атаку не ходили, но, находясь на передовой, попадали под бомбежки и артобстрел наравне с другими. И товарищей хоронили, и раненых эвакуировали. И сталкивались в бесчисленных наступлениях, операциях, отходах порой чуть не в лоб с немцами. В бой нам ввязываться запрещалось, но бывали ситуации, когда и командиры, и солдаты брались за оружие, отбиваясь от немцев, которые обнаружили нас. У меня, как и других, всегда имелся запас патронов и гранат. И пополнять их приходилось довольно часто.

От древнего русского города Великие Луки, основанного в 1066 году и с давних пор бывшего одним из форпостов нашей столицы, до Москвы было километров четыреста с небольшим. Мощной, хорошо оснащенной немецкой группировкой командовал опытный и далеко не опереточный немецкий генерал Засс (в карикатурном виде немецких генералов частенько показывали в наших старых военных фильмах). Бои шли жестокие. Окруженный, разрушенный город командование вермахта приказало держать до конца. День и ночь на Великие Луки шли немецкие транспортные самолеты под прикрытием истребителей с боеприпасами, одеждой, продовольствием и всем необходимым для обороны города.

Здесь я впервые наблюдал массированную работу нашей зенитной артиллерии. Небо было усеяно ватными, вроде безобидными издалека, разрывами зенитных снарядов. Несколько раз видел прямые попадания. Яркая вспышка, взрыв, и несущийся к земле огненный клубок. Часть самолетов, получая повреждения, сбрасывали груз куда попало. Медленно опускались огромные мешки с парашютами или падали в снег без парашютов. Теряя высоту, транспортники и бомбардировщики оказывались под огнем пулеметов, винтовок и автоматов. Потери немецкой авиации были большие.

Груз, предназначенный для окруженных немцев, нередко попадал к нам. Консервы, сигареты, одежда. Помню, я впервые увидел обычные сейчас целлофановые мешочки. В них находились небольшие буханки хлеба и стояла дата выпечки – 1938 год. По существу, хлеб был законсервирован и вполне съедобен.

Нас сильно донимали вши, хотя имелись баньки и вошебойки. Мне досталось трофейное шелковое белье. Эти насекомые, изводившие нас укусами, соскальзывали вниз и буквально хрустели в сапогах. Но это мелочи быта, к которым мы привыкали так же, как к холоду, обстрелам и недоеданию.

Однажды наша небольшая группа, находясь в октябре 1943 года на рекогносцировке, попала под огонь тяжелых орудий и минометов. Мы забрались слишком далеко на нейтральную полосу. Фрицы рассудили, что мы высматриваем в оптику их позиции не зря, и сделали все возможное, чтобы не выпустить нас живыми. Мы полезли в болото. Снаряды крошили хилые заросли берез и осин, вздымали фонтаны ила и мутной жижи. Осколок пролетел в метре от головы, перерубив надвое осину. Я невольно присел, хотя брели и так по пояс в воде. Следующий взрыв опрокинул меня в воду. Нашарил выбитый из рук автомат и побрел дальше.