Шрифт:
Заметим к слову, что тут — зеркальное отражение стремительного первого абзаца главы «Поединок».
Сравните:
| «Поединок» | «Любовь» |
|---|---|
| «…жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною». | «Жизнь моя сделалась мне несносна». |
| «В доме коменданта был я принят как родной». | «Дом коменданта стал для меня постыл». |
| «Марья Ивановна скоро перестала со мной дичиться». | «Марья Ивановна почти со мною не говорила и всячески старалась избегать меня». |
| «Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня…» | «Мало-помалу приучился я сидеть один у себя дома». |
| «С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день…» | «Со Швабриным встречался редко и неохотно…» |
| «Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе». | «Я потерял охоту к чтению и словесности». |
Эти повторы наводят на мысль, что сюжет исчерпан.
Что ж, прошел ровно год — от осени до осени, от медового варенья до сушеных грибов — и судьба героя зашла в тупик. Вот-вот, кажется, он потеряет все, что на наших глазах приобрел. Требуется вмешательство нового лица, «сильное и благое потрясение». Это лицо — Пугачев, это благое потрясение — пугачевщина. Так и называется следующая глава.
«Однажды вечером (это было в начале октября 1773 года) сидел я дома один, слушая вой осеннего ветра и смотря в окно на тучи, бегущие мимо луны».
Подобно тому как разобранный выше абзац исполнял сразу несколько функций, из которых наиболее очевидные — передать замедление времени и завершить виток сюжета, так и этой удивительной фразой Пушкин (не Гринев) достигает нескольких целей. Напоминает (с едва заметной насмешкой) о состоянии героя, покинутого в предшествующей главе. Дает тревожную тональность, в которой отныне пойдет повествование. А главное — ставит заведомо ложную дату!
Дело вот в чем. Из «Истории Пугачева» читатели Пушкина знали, что с 18 сентября, когда началось восстание, до 3 октября, когда Пугачев переправился через Яик и пошел на Оренбург, «семь крепостей были им взяты или сдались ему».
Илецкий городок — 20 сентября
Рассыпная — 24 сентября
Нижнеозерная — 26 сентября
Татищева — 27 сентября
Чернореченская — 29 сентября
Сакмарский городок — 1 октября
Пречистенская — 1 или 2 октября
От первого известия о Пугачеве до штурма Белогорской крепости проходит несколько дней. Крепость пала никак не ранее 5 октября. В это время Пугачев осаждал уже Оренбург.
Где же находится Белогорская (названием напоминает Чернореченскую) крепость? Расположена она на месте Татищевой (Белогорская, как мы узнаем от Гринева, находится «верстах в двадцати пяти от Нижнеозерной» и «в сорока верстах от Оренбурга»; Татищева, как пишет Пушкин в «Истории Пугачева», — «в 28 верстах от Нижнеозерной и в 54 (прямою дорогою) от Оренбурга»). А события штурма Белогорской крепости почти повторяют трагедию Нижнеозерной:
«Харлов бегал от одного солдата к другому и приказывал стрелять. Никто не слушался. Он схватил фитиль, выпалил из одной пушки и кинулся к другой. В сие время бунтовщики заняли крепость, бросились на единственного ее защитника и изранили его. Между тем за крепостью уже ставили виселицу; перед нею сидел Пугачев, принимая присягу жителей и гарнизона. К нему привели Харлова, обезумевшего от ран и истекающего кровью… Пугачев велел его казнить и с ним прапорщиков Фигнера и Кабалерова, одного писаря и татарина Бикбая…»
Которую же из крепостей называет Пушкин Белогорской? Ни ту, ни другую, ни третью. С помощью неверной даты он подчеркивает, что в повести своей свободен от им же написанной «Истории». Белогорская стоит на месте Татищевой, но это не Татищева. Так и генерал Андрей Карлович Р. — не совсем то, что генерал-поручик Иван Андреевич Рейнсдорп, хоть и занимает его должность.
Вымышленной датой обозначается угол смещения исторической реальности. Он больше, чем уверяет лукавый Издатель, якобы дозволивший себе только «переменить некоторые собственные имена».
Продолжим наш календарь.
Седьмая и восьмая главы («Приступ» и «Незванный [Орфография А. С. Пушкина.] гость») продолжаются ровно сутки. Одна начинается словами: «В эту ночь я не спал и не раздевался». Другая кончается: «…поужинав с большим аппетитом, заснул на голом полу, утомленный душевно и физически». Девятая («Разлука») и половина десятой («Осада города») — до окончания воженного совета — еще сутки. Потом — затемнение длиною в один абзац («Не стану описывать оренбургскую осаду…» — итак далее), обнимающий около пяти месяцев.
Новая вспышка сюжета случается внезапно и отмечена очередным «однажды»: « Однажды, когда удалось нам как-то рассеять и прогнать довольно густую толпу, наехал я на казака, отставшего от своих товарищей».
Через две с половиною главы Гринев заметит: «Это было в конце февраля». Рапорт генерала Р. в следственную комиссию уточняет: 24 февраля 1774 года. Дата не случайная. Двадцатого февраля Пугачев, встревоженный известием о приближении Голицына, спешно прискакал в Берду из Яицкого городка. Через день или два он выступил против Голицына с десятью тысячами отборного войска. Вряд ли у него было время для устройства личных дел Гринева! А свои собственные дела он в эти дни улаживал таким образом: