Шрифт:
Битори показалось, что в душе у нее заиграла какая-то невероятная победная мелодия…
Еще миг – и змея исчезла так же бесшумно, как и возникла. И лишь темные полосы поперек серебристой лунной дорожки указывали ее путь.
Чудо было столь неправдоподобно близким и таким ошеломляюще величественным, что принцесса стояла не шевелясь. Рядом с ней замерли и девушки-ныряльщицы.
– Какое чудовище… – простонала царица-Битори. – Какое чудо!..
– Сестричка! Сестричка! Проснись!
– Какое удивительное чудо…
– Да приди же ты в себя! – Оглушительная пощечина заставила голову царицы дернуться в сторону.
– Аллах великий, – Шахразада с трудом раскрыла глаза. – Герсими, что с тобой?
Только сейчас царица почувствовала ожог удара на щеке.
– Это ты меня ударила, глупая девчонка?
– Да я б тебя и убила, если бы не боялась гнева халифа Шахрияра! Как можешь ты так нас пугать?!
– Не кричи, прекраснейшая…
Шахразада неохотно встала и сделала несколько шагов к окну. Ослепительное солнце заливало дворцовый сад, плавило в своем горниле белые минареты и жухлую зелень кипарисов, скрывая все в зыбком мареве послеполуденного зноя.
– Как долго я спала… Вот уже и полдень позади.
– Полдень?! Да позади уже три полудня…
– Не может быть… – Голос Шахразады вмиг сел. – Три? Ты не путаешь?
– Сестренка, приди же в себя! Три долгих-предолгих дня ты спала столь крепко, что становилось страшно, жива ли ты… Халиф не отходил от ложа ни на шаг, прислушивался к каждому твоему вздоху и стону…
– Как жаль, что я этого не видела…
Герсими с испугом посмотрела на невестку. Похоже, она ожидала каких угодно слов, только не этих.
– …вереница лекарей, – уже куда тише продолжила она, – сменилась за эти дни. Каждый из них предлагал свой способ привести тебя в чувство… И ни у кого не получалось.
«Глупышка, просто я должнабыла увидеть Великого Змея. Потому и лекари не могли ничего сделать. Я должнабыла понять, что мир куда больше, чем даже тысяча тысяч рассказов о нем… Я обязанабыла увидеть это и понять, что моя собственная сказка еще не рассказана!»
– Но кто же разбудил меня? – скорее для вида поинтересовалась царица.
Герсими пожала плечами.
– Ты тяжело вздохнула, когда за дверью послышались рыдания Шахрияра. А потом проговорила, что это удивительное чудо. И раскрыла глаза…
– Выходит, меня привели в чувство рыдания мужа?
– Выходит, так… Его отчаяние и тоска по тебе.
– Но где же он? – Шахразаде вдруг нестерпимо захотелось увидеть халифа, нет, увидеть Шахрияра, разглядеть тоску в его глазах, желание вновь быть рядом с ней. Как тогда, пять долгих лет назад, когда она сказала короткое «согласна».
Герсими отчего-то опустила глаза. А царица услышала раскатистый хохот своего мужа внизу, где-то в глубине сада.
– Рыдания, сестричка? – недобро прищурившись, уточнила Шахразада.
– Клянусь, сестра моя! Он был в отчаянии…
– Должно быть, оттого, что я еще жива… Царица в несколько шагов пересекла огромную опочивальню и распахнула двери.
– Уходи, сестра. Мне нечего тебе сказать. И следует о многом подумать. Разочаруй халифа – после вечерней молитвы я присоединюсь к нему.
Ее невестке ничего не оставалось делать, только как улыбнувшись покинуть покои царицы. Проклиная, впрочем, в душе глупца Шахрияра, у которого не хватило мозгов веселиться чуть менее громко.
Свиток девятый
Шахразада мерила шагами террасу. Вечерело. Прохлада окутывала мраморные скамьи и ступени, оживляла неумолчный говор фонтанов дворцового сада, дарила долгожданные мгновения радости всему живому. Но не душе царицы. Ибо там царила тьма отчаяния, холодного и беспросветного.
«Куда ушла любовь, которой еще вчера была полна моя жизнь? Отчего я чувствую себя покинутой? Что изменилось вокруг?»
Хотя, должно быть, следовало спросить себя, что изменилось внутри. Ибо ощущение одиночества не могло заполонить душу любимой жены и обожаемой царицы по злому умыслу коварного мага, как не могло быть наслано и злокозненной счастливой соперницей. Все было более чем просто – Шахразада перестала чувствовать душу мужа, перестала слышать его дыхание рядом в каждый миг своей жизни. Более того, она перестала ощущать и его внимание. Зато преотлично рассмотрела, что стала привычным украшением огромного дворца, отрадным, как любимый кальян или позолоченная чашечка для кофе.