Но Меншиков сам с большим интересом поглядывал на престол Курляндии. Те самые политические интересы, ах, бедная Анна, заставляют всесильного Александра Данилыча отказать ей в помощи: ежели Мориц станет Курлянским герцогом, то Польша получит слишком лакомый кусок. А в Петербурге этого, понятно, вовсе не желают.

И Анна, поняв, что любви не бывать, решила, что и сам Меншиков не так уж плох. Но тут то ли Меншиков замешкался с согласием, то ли Анна не смогла достойно изложить всю пылкость вспыхнувших в Александру Даниловичу чувств. Не получив решительного согласия, герцогиня отправилась в Петербург, чтобы просить о содействии императрицу Екатерину. Но та на этот раз помогать не стала – интересы империи превыше всего. Анне пришлось вернуться в Митаву, где ее ждали неприятные дела с местной шляхтой, пытавшейся еще более урезать доходы герцогини.

Итог оказался весьма печален – Морица изгнали из Курляндии русские войска. Он вернулся во Францию, вновь стал «под ружье», а много позже прославился как один из выдающихся полководцев, покрыв свое имя славой, добытой на полях сражений. Меншикову тоже пришлось покинуть Митаву – Петербург не стал раздражать союзников, под дулами артиллерии заставляя избрать Александра Даниловича герцогом.

И Анна осталась у разбитого корыта.

Правда, одиночество, на которое она столь усиленно жаловалась, было вовсе не таким уж печальным – роман с Бестужевым продолжался. Однако вскоре резидента отозвали в Петербург. Но у Анны почти сразу появился новый фаворит – Эрнст Иоганн Бирон.

Судьба сведет с ним Анну на всю жизнь. Умирая, она отдаст ему самое дорогое, что имела, – власть над империей, – и не ее вина, что он не сумеет бесценный подарок удержать… Однако об этом чуть позже.

Сейчас же мы вернемся в Митаву, чтобы рассмотреть выражение лица Анны, получившей весьма странное письмо от Тайного совета, в коем ее приглашали на царство в Россию. Приглашали, опутав множеством оговорок и условий. Но Анне хватило ума приглашение принять – ведь быть царицей, пусть и с властью ограниченной, много лучше, чем прозябать в холодной, стылой Курляндии.

Какой она была царицей? Судите сами: любила драгоценности, дорвавшись до возможности их иметь в любых желаемых количествах, не любила править, предоставив это своему «душечке» Бирону, любила развлечения, привычные для своего времени, но сейчас бы удивившие нас своей вульгарностью и даже скабрезностью, любила охоту, причем предпочитала палить по птицам прямо из окон дворца.

Строгая блюстительница общественной морали, однако, совершенно не скрывала связи с Бироном. Отношения эти осуждались верой, законом и народом (о чем она точно знала из дел Тайной канцелярии).

Чем старше становилась Анна, тем сильнее ее тянуло в тихое прошлое – с его патриархальными нравами, понятными привычками, раз и навсегда установленным порядком жизни. Мир ушедшей, казалось, навсегда «царицыной комнаты» стал постепенно возрождаться в Петербурге. Старые порядки появлялись как бы сами собой, как ожившие воспоминания бывшей московской царевны. Однако она все же примеряла себя на роль «матушки-заступницы», неустанно заботящейся о благе страны и ее подданных. В указах это называлось: «О подданных непрестанно матернее попечение иметь». Но все-таки попечение не царское, а, скорее, хозяйкино: скорее она чувствовала себя владычицей огромного поместья, где всегда найдется немало дел.

Очень нравилась императрице роль крестной матери, кумы, но особенно любила она быть свахой, женить своих подданных. Обычно, кто б сомневался, сватовство Анне удавалось. Вообще все, связанное с амурными делами, интересовало императрицу, готовую при случае запросто припасть и к замочной скважине.

Подглядывать и подсматривать за подданными, читать их письма, было подлинным увлечением императрицы. Узнав о чем-то «противузаконном», Анна распоряжалась вначале собрать слухи и сплетни, дабы подтвердить сам факт злонамерения против ее императорского величества. И только собрав всю грязь, как существующую, так и воображаемую, Анна повелевала передать дело в Тайную канцелярию для «строгого расследования и справедливого наказания».

Для Анны Тайная канцелярия, созданная вскоре после воцарения, стала любимым и необходимым орудием – оно позволяло знать, что думают о ней люди, чем они сами дышат и что пытаются скрыть от постороннего взгляда: пороки, страстишки, тайные вожделения – словом, то, что иным путем до императрицы могло и не дойти. Начальник Тайной канцелярии, Ушаков, ежедневно докладывал о делах своего ведомства. Он приносил итоговые экстракты закончившихся дел, делал по ходу следствия устные доклады.

С особым вниманием следила Анна за делами об «оскорблении чести Ея Императорского Величества». У Анны не было никаких иллюзий относительно того, что думает о ней ее народ. Первым из поручений Тайной канцелярии, в этом можно не сомневаться ни минуты, была постоянная слежка за всеми еще живыми членами семьи Петра Первого. Особым своим врагом Анна Иоанновна, и небеспочвенно, считала Елизавету, дочь Петра Первого. Анна понимала, что у цесаревны прав на трон куда больше, а отдавать власть не желала ни под каким видом.

Оттого и появился новый указ о престолонаследии, начисто перечеркнувший все принципы передачи власти, которых до той поры хоть в какой-то мере придерживались в огромной стране. Анна Иоанновна объявила, что трон наследует потомок по мужской линии ее племянницы Елизаветы-Екатерины-Христины, дочери Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбургской, после крещения получившей имя Анны Леопольдовны.

Оставим ненадолго младшую Анну – о ее судьбе нам еще придется упоминать, и упоминать не раз. Жизнь Анны Иоанновны, царицы и самодержицы, подходит к концу – Елизавете, как мы уже заметили, сие видно невооруженным глазом.