— Да, милорд. Я бы даже позволил себе смелость назвать их романтическими.

— Вы можете себе позволить еще большую смелость и назвать их отвратительными, Бантер.

— Да, милорд, — сказал Бантер с сочувствием.

— Не станете бежать с корабля, Бантер?

— Ни в коем случае, милорд.

— Тогда не пугайте меня больше. Нервы у меня уже не те. Вот записка. Отнесите ее и сделайте все возможное.

— Хорошо, милорд.

— И еще, Бантер.

— Да, милорд?

— Кажется, я превращаюсь в открытую книгу. Мне бы очень этого не хотелось. Если вы вдруг заметите, что я становлюсь уж слишком прозрачен, намекните мне, пожалуйста.

— Конечно, милорд.

Бантер деликатно удалился, а Уимзи подошел к зеркалу.

— Я вот ничего не замечаю, — сказал он сам себе. — Розы щек вроде не увяли, да и на лбу никаких лилий в росе не наблюдается. [42] Хотя Бантера, похоже, все равно не проведешь. Ну да ладно. Дело прежде всего. Значит, я обложил уже одну, две, три — четыре норы. [43] Что дальше? Может, заняться Богеном?

Обычно, когда Уимзи требовались сведения о ком-то из богемы, он прибегал к помощи мисс Марджори Фелпс. Она зарабатывала на жизнь изготовлением фарфоровых статуэток, так что чаще всего ее можно было найти в мастерской — ее собственной или чьей-то еще. Телефонный звонок в десять утра, скорее всего, застал ее дома у плиты за приготовлением омлета. Во времена расследования в клубе «Беллона» [44] мисс Фелпс и лорда Питера связывали некие отношения, из-за которых посвящать ее в дело мисс Вэйн было не совсем удобно и даже жестоко, но сроки поджимали и уже не приходилось выбирать помощников, так что Уимзи решил оставить щепетильность в стороне.

Он позвонил Марджори и обрадовался, услышав наконец в трубке «Алло!».

— Марджори! Это Питер Уимзи. Как поживаете?

— Спасибо, хорошо. Рада вновь слышать ваш чудесный голос. Чем я могу помочь лорду-детективу?

— Вы не знаете некоего Вогена? Он связан с нераскрытым убийством Филиппа Бойза.

— О, Питер! Вы взялись за это дело? Великолепно! На чьей вы стороне?

— Защиты.

— Браво!

— Отчего же такой восторг?

— Как же, ведь защита гораздо интереснее и сложнее.

— Боюсь, что да. Вы, кстати, не знакомы с мисс Вэйн?

— И да, и нет. Видела ее пару раз в компании Бойза, Вогена и прочих.

— Она вам нравится?

— Не то чтобы очень.

— А он? В смысле, Бойз.

— Он меня никогда не интересовал.

— Нет, я хотел сказать, Бойз вам нравился?

— Он никому не нравился. Кто-то попадался на его удочку, кто-то нет. Понимаете, он не был ясноглазым всеобщим любимцем.

— Хм. А что Воген?

— Ходил за ним по пятам.

— Хм.

— Верный пес. Из тех, что без конца твердят: ничто не должно мешать раскрытию талантов моего гениального друга.

— Хм.

— Прекратите говорить «хм»! Хотите увидеться с этим Богеном?

— Если это не очень вас затруднит.

— Заезжайте за мной вечером на такси — объедем все обычные места. Где-нибудь непременно на него наткнемся. Да и на вражеский лагерь, если он вас интересует, — я о группе поддержки Гарриет Вэйн.

— А, девушки, которые давали показания в суде?

— Да. Думаю, Эйлунд Прайс вам понравится — она презирает всех, кто носит брюки, но в беде не бросит.

— Я приеду, Марджори. Не хотите вместе поужинать?

— Я бы с радостью, Питер, но не могу — страшно много работы.

— Ладно! Тогда заеду за вами около девяти.

В девять вечера Уимзи сидел в такси с Марджори Фелпс, намереваясь совершить тур по мастерским.

— Я сделала немало телефонных звонков, — сказала Марджори, — и думаю, мы найдем его у Кропотки. Они обожают Бойза, большевиков и музыку, выпивка отвратительная, но русский чай пить можно. Такси нас подождет?

— Да. Судя по вашим словам, нам, возможно, придется спасаться бегством.

— Как приятно быть богатым. Сюда, через двор, направо, за конюшнями Петровича. Лучше пропустите меня вперед.

Когда они, спотыкаясь, поднялись по узкой, захламленной лестнице, из-за дверей на верхнем этаже до них донесся шум, в котором сливались дребезжание пианино, визг струнных и звон столовых приборов, — очевидно, веселье было в самом разгаре.

Марджори громко постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, резко ее распахнула. Уимзи, следовавшему за ней по пятам, ударила в лицо густая волна тепла, шума, дыма и запаха жареного.

Маленькая комната тускло освещалась одной-единственной электрической лампой, спрятанной в фонарь из разноцветного стекла, и была до отказа набита людьми, чьи обтянутые шелком ноги, обнаженные руки и бледные лица плавали у Уимзи перед глазами, как светляки в мутном полумраке. Через всю комнату медленно проплывали туда-сюда кольца табачного дыма. Антрацитовая печка в одном углу, раскаленная докрасна и грозящая удушьем, соперничала с газовой плитой в другом, превращая комнату в одну большую жаровню. На печке стоял большой дымящийся чайник, на приставном столике — большой дымящийся самовар; у плиты, переворачивая вилкой колбаски, склонилась над сковородой темная фигура, в то время как некий помощник колдовал в духовке над чем-то, что острый нюх Уимзи среди и без того сложного букета верно определил как копченую селедку. На пианино, стоявшем прямо в дверях, молодой человек с буйной рыжей шевелюрой играл нечто чехословацкое, а на скрипке ему подтягивало существо неопределенного пола, но удивительной гибкости, одетое в жаккардовый свитер. На вошедших никто не обратил внимания. Марджори, переступая через многочисленные ноги, пролезла к худой молодой даме в красном и закричала ей прямо в ухо. Та кивнула и сделала Уимзи знак подойти. Он добрался до худой дамы, которой его представили очень лаконично: «Знакомьтесь: Питер — Нина Кропотки».