Шрифт:
— Не говорите глупостей, мистер Помфрет. Ничего подобного. Вы мне очень нравитесь, но…
— Правда? Тогда почему вы не хотите меня видеть? Послушайте, нам обязательно надо встретиться. Мне нужно вам кое-что сказать. Когда можно с вами поговорить?
— О чем? — Гарриет вдруг охватило дурное предчувствие.
— Как о чем? Не мучьте меня так. Послушайте, Гарриет… Нет, вы послушайте. Дорогая моя, милая Гарриет…
— Мистер Помфрет, пожалуйста…
Но мистера Помфрета было уже не остановить. Его обожание не знало границ — и Гарриет ничего не оставалось, как замереть под каштаном у «Флага и ягненка» и выслушать самое пылкое признание в любви, какое двадцатилетний джентльмен когда-либо делал леди значительно старше и опытней его самого.
— Мне ужасно жаль, мистер Помфрет. Я понятия не имела… Но поймите, это же невозможно. Я старше вас лет на десять. К тому же…
— Да разве это важно? — Решительным, хоть и неуклюжим жестом мистер Помфрет отмел аргумент про возраст и вновь зашелся в припадке красноречия.
Гарриет сердилась и на него, и на себя, но ничего не могла поделать. Он любит ее, просто боготворит, он так несчастен, не учится, не развлекается — все думает о ней. Если она откажет, он этого не вынесет, не знает даже, что с собой сделает, не может быть, чтобы она ничего не видела, ничего не замечала… Он готов защитить ее от всего мира…
Мистер Помфрет был шести футов росту и весьма крепкого сложения.
— Прошу вас, не надо, — проговорила Гарриет, чувствуя себя так, словно бы командовала «Цезарь, фу!» чужой и весьма непослушной овчарке. — Прошу вас. Не надо. Нельзя же… — Вдруг тон ее переменился. — Не валяйте дурака! Вон идет проктор.
Мистер Помфрет в ужасе бросился было наутек. Но из-под арки рысью выскочили прокторские бульдоги, [179] взбудораженные после охоты за древолазами и жаждущие крови. Завидев юного джентльмена, который не только разгуливал без мантии после наступления темноты, но и заключил в объятия существо женского пола (mulier vel meretrix, cuius consortio Christianis prorsus interdictum est [180] ), они радостно бросились на свою законную добычу.
179
В Оксфорде и Кембридже бульдог — представитель университетской полиции. Бульдоги подчиняются проктору и нередко сопровождают его во время ночных обходов.
180
Жену или любовницу, связь с коей для христиан запретна (лат.).
— Черт! — выпалил мистер Помфрет. — Послушайте…
— Проктор желает говорить с вами, сэр, — сурово произнес бульдог.
Гарриет раздумывала, не тактичней ли будет удалиться, предоставив мистера Помфрета его участи. Но тут явился проктор: он был уже в нескольких ярдах от них и спрашивал имя и колледж виновного. Ничего не оставалось, как принять вызов.
— Погодите, господин проктор, — проговорила она, ради мистера Помфрета силясь подавить приступ мятежного хохота. — Этот джентльмен со мной, и вы… О, добрый вечер, мистер Дженкин!
Это и впрямь был добродушный помощник проктора. Он воззрился на Гарриет, ему явно было неловко.
— Послушайте, — некстати встрял мистер Помфрет, по-джентльменски порываясь все объяснить, — это я виноват. Я боюсь, что докучал мисс Вэйн. Она… я…
— Вы не можете применить к нему прокторские меры, — убежденно сказала Гарриет.
— Получается, что нет, — ответил мистер Дженкин. — Ведь вы старший член колледжа? — Он помахал бульдогам, чтобы те отпустили добычу. — Прошу прощения, — добавил он суховато.
— Ничего страшного, — сказала Гарриет. — Какая чудесная ночь. Хорошо вы поохотились на Сент-Джайлс?
— Два нарушителя завтра же предстанут перед деканами своих колледжей. — Помощник проктора заметно повеселел. — Здесь, кстати, никто не проходил?
— Только мы, — сказала Гарриет, — и можем вас заверить, по деревьям мы не лазили.
Проклятая привычка к цитатам чуть не заставила ее добавить «разве что в саду Гесперид», [181] но она пощадила чувства мистера Помфрета и сдержалась.
181
«Любовь есть Геркулес, который и поныне / Взбирается на дерево в саду / Прекрасных Гесперид». В. Шекспир. «Бесплодные усилия любви», акт IV, сцена 3. Цит. по: Г. К. Честертон. «Жив-человек». Перевод с англ. К. Чуковского.
— Конечно нет. — Мистер Дженкин нервно потеребил белые ленты, спускавшиеся с ворота, и, словно защищаясь, завернулся в свою мантию с бархатными вставками. — Ну, пойду ловить тех, кто лазил.
— Доброй ночи, — сказала Гарриет.
— Доброй ночи, — ответил мистер Дженкин, учтиво приподняв шапочку. Затем резко повернулся к мистеру Помфрету: — Доброй ночи, сэр.
И решительно зашагал между столбов к Музеум-роуд, длинные широкие рукава колыхались в такт ходьбе. Гарриет и мистер Помфрет застыли в гробовом молчании — в таком молчании, после которого любое слово звучит как набат. Казалось, совершенно невозможно ни обсуждать произошедшее, ни продолжать прерванный разговор. Но, придя к молчаливому согласию, они развернулись к помощнику проктора спиной и двинулись обратно по Сент-Джайлс. Только когда они свернули налево и шли сквозь опустевший Загон, к мистеру Помфрету вернулся дар речи.
— Вот и выставил себя ослом, — горько промолвил он.
— Очень жаль, что так вышло, — отозвалась Гарриет. — И все равно я выглядела еще глупее. Я вообще чуть не сбежала. Но все хорошо, что хорошо кончается. Помощник проктора — человек порядочный и вряд ли станет придавать этому значение.
Она вспомнила, в очередной раз подавив смешок, что про старших членов колледжей непочтительно говорят «девчатничать». Интересно, а если член колледжа — женщина, скажут «мальчишничать»? Употребит ли это слово мистер Дженкин у себя в профессорской? Ее это не слишком беспокоило — пусть себе развлекается. В свои годы она уже знала: кинув камень в репутацию, вызовешь лишь мимолетную рябь в безмерном океане времени. Однако мистеру Помфрету мимолетная рябь казалась штормом. Он все дулся и бормотал что-то про «посмешище».