— Начало одиннадцатого.

— Давно вы встали?

— Уже около часа, — ответила она. — Вы видели дурной сон?

— Нет, — ответил я.

Я встал, пошел в кухню и поставил на плиту кофе. Поскольку она проснулась уже час назад, то могла бы сама сварить. Но такая мысль не могла прийти в голову человеку, которого всю жизнь обслуживали.

Я вернулся в гостиную.

— Если вам нетрудно, пожалуйста, снимите кофе, когда он будет готов, — сказал я.

— А вы уходите? — спросила она.

— Я приму душ и побреюсь.

Маделина с отвращением посмотрела на меня.

— Может, вам помочь?

Я повернулся к ней. Если мы пробудем здесь вместе месяц или даже больше, то чтобы это вынести, нужно сразу же разграничить наши обязанности.

— Я хочу, чтобы вам было ясно следующее, — сказал я. — Я прячу вас здесь от полиции. Если вас арестуют, посадят в такое место, где вы следующие сорок лет своей жизни будете мыть полы и общаться с лесбиянками. Это моя квартира, и я вам не слуга. Я тяжелее вас на сто фунтов, и если надо будет, положу вас поперек колен и отшлепаю по мягкому месту.

Она спокойно посмотрела на меня.

— Неужели вы думаете, что я вас испугалась?

Я схватил ее за халат, приподнял и сказал:

— Может быть, поставить вас на полчасика под душ в вашей прекрасной пижаме?

Она глядела на меня с иронической усмешкой.

— Как хотите, — ответила она. — Но, может быть, вы сначала захотите узнать, что передавали по радио?

— По радио?

Я повернулся. Она не могла слушать радио, пока я спал. Приемник стоял на столе у софы, но теперь он исчез.

— Я отнесла приемник в спальню, чтобы не мешать вам спать, — пояснила она.

— Что вы слышали?

— Вы действительно хотите знать?

— Что?

— То, что этот помощник шерифа, которого вы ударили пистолетом, вероятно, не выживет. Кто кого прячет от полиции?

Я ожидал этого, поэтому реагировал не столь сильно, как она предполагала. Я не подал вида и продолжал крепко держать ее.

— Ну и что? — возразил я. — Во-первых, он еще не умер, а во-вторых, это ничего не меняет. В конце концов, полиция ищет вас, а не меня.

— Нет, дорогой мой, — возразила Маделина, — ищут нас обоих. Ваша позиция очень шаткая. Так что подумайте, может, не стоит угрожать мне?

Я толкнул ее обратно в кресло.

— Хорошо. Но не забывайте одного: мы сидим в одной лодке. Если одного из нас арестуют, то и другой тоже попадется. Поэтому делайте то, что я сказал, и перестаньте валять дурака. Вы поняли?

— Мне кажется, что мы исключительно хорошо понимаем друг друга.

Я принял душ и побрился, затем в трусиках прошел в спальню, вынул из шкафа фланелевые брюки и спортивную рубашку, оделся и сунул бумажник в карман брюк.

Она даже не оправила постель. Ну и пусть, это ее дело, ей там спать. Ее сумочка лежала на туалетном столике. Я взял ее и открыл портмоне. Там лежали деньги. Я пошел с ними, в гостиную. Она сидела там и пила кофе. Увидев деньги в моих руках, она без выражения посмотрела на меня.

— Вы собираетесь и эти деньги отобрать у меня. Хотите оставить меня вообще без гроша?

— Успокойтесь, — ответил я, — я забрал их только из предосторожности, чтобы у вас не появилась глупая мысль удрать отсюда. Кроме того, мне нужно покупать какую-нибудь еду. Остаток я верну вам, когда мы будем в Калифорнии.

— Как великодушно!

Она пожала плечами и отвернулась.

— Я быстро схожу и куплю что-нибудь поесть, — сказал я.

Спустившись на улицу, я зашел в маленький магазинчик на углу, купил там хлеба, дюжину яиц, ветчину и кофе. Дневных газет еще не было.

Когда я вернулся домой, приемник опять стоял в гостиной. Маделина поставила его рядом с собой на полу и слушала музыку. Я вздрогнул. Она точно так же сидела, когда я увидел ее в первый раз ночью два дня назад.

С тех пор прошли не годы, а только дни, и впереди еще месяц.

Музыка кончилась. Маделина взглянула на меня и сказала:

— У вашего радио очень плохой звук.

— Ну, тогда не слушайте его, — сказал я. — Хотите поесть?

— А что у вас?

— Хлеб и ветчина.

— Пожалуй, поем, — равнодушно проговорила она.

Мы пошли в кухню, сели за стол, поели и вернулись в гостиную. Радио все еще было включено. Я поискал станцию, которая передавала новости, но не нашел ее. Было без чего-то одиннадцать утра, и дневные газеты должны уже появиться. Я вспомнил, что не слышал десятичасовой передачи.