Он еще помолчал, потом ускорил шаг.

— Знаешь что, домой тебе пока лучше не ходить.

Я тоже так считала. Но в свете теперешних событий мне расхотелось и к Аллочке.

Заручившись моей готовностью проигнорировать на сегодняшнюю ночь удобную постель (хотя в отношении комфортности Аллочкиного поломанного дивана у меня и так имелись некоторые сомнения), Иван Феоктистович слегка прибавил шаг и просветил относительно своей готовности скрасить на пару часов мой досуг в местном отделении милиции.

Теперь мы двигались молча, целеустремленно убыстряя шаг, и это, по-видимому, не понравилось нашему эскорту. Как только мы вышли из-под фонаря, машина газанула, резко затормозила возле нас, и ее дверцы синхронно распахнулись. Вспыхнули слепящие фары, и две внушительные фигуры кинулись нам наперерез.

То, что произошло потом, молниеносно и совершенно неожиданно, я осознала значительно позже. Один из нападавших получил подножку и, пролетев по инерции пару шагов, с размаху протаранил нефункционирующий фонарный столб. Хотя, может, и не протаранил. И хруст и скрежет исходили не от поверженной бетонной конструкции, а как раз от его собственной головы или какой другой части тела. Впрочем, мне это было без разницы, состояние обоих объектов столкновения, как активного, так и пассивного, меня беспокоило крайне мало. Главное, ни тот ни другой опасности теперь не представляли.

Второй из нападавших, по-видимому, решил, что стал жертвой галлюцинаций, зрительной и слуховой одновременно. Вместо того чтобы продолжить дело своего выведенного из строя боевого товарища, он уставился на дедка как баран на новые ворота. И тем не менее, проглядел короткий удар, уложивший его неподалеку от напарника. С тем же результатом, хотя и с менее эффектным шумовым оформлением. Я и тут, ясное дело, была не в претензии. Красивые многочасовые драки не в моем вкусе.

Зато когда мы с Иваном Феоктистовичем удирали с места происшествия, небо показалось с овчинку. Я задыхалась, сердце переместилось в район гортани, а ноги принялись цепляться друг за дружку и предпринимать подлые попытки вытянуться в горизонтальном положении.

Мой спаситель, похоже, чувствовал себя прекрасно, бежал ровно и дышал спокойно. Вероятно, любую возможность размяться он расценивал как божью благодать и получал немалое удовольствие от самого процесса.

— Иван Феоктистович, не могу больше, — взмолилась я, когда мы отбежали достаточно далеко, а никакого преследования и в помине не было. — Может, пойдем?

Старик проявил благородство и перешел на шаг. У него хватило такта не осведомиться о состоянии моего здоровья, а я поклялась себе, что при первой же возможности начну тренировать свой ослабевший и измученный организм.

Восстановив дыхание, я, естественно, мертвой хваткой вцепилась в своего рыцаря.

— Ну и что я такого сделал? — удивился он. — Двух болванов уложил? Так то честь небольшая. Они, кроме как качаться, да еще, может, ножом или пистолетом размахивать, ничего и не умеют. С такими справиться доблесть невеликая.

Я замерла от восхищения. Теперь я не просто внимательно слушала своего спутника, я внимала каждому слову и впитывала все, вплоть до интонаций.

— Иван Феоктистович, а кто же вы по профессии-то были?

— Почему же был? Я и остался, — пожал плечами старик. — Я считаю, что если человек свое дело любит, по возможности досконально изучил, так он с этим и помрет. А что я кадровый военный, морской пехотинец, так я тебе говорил. Значит, слушала невнимательно.

Господи, ну конечно говорил! Как со своей Любушкой по гарнизонам мотался. Дура я дура, только все равно как-то трудно поверить, что семидесятилетний морской пехотинец с одной попытки уложил двух здоровенных отморозков, да потом еще и быстрее лани мчался по скудно освещенным московским улицам.

Сдуру я озвучила свои мудрые рассуждения и получила очередную отповедь.

— А кто тебе сказал, что мне семьдесят? Ты хоть считать-то умеешь, раз уж слушать не привыкла? Я ж тебе рассказывал, что войну прошел. С женой вместе. Мы в сороковом еще познакомились!

Я вздрогнула и принялась судорожно подсчитывать приблизительный возраст Ивана Феоктистовича, но состояние нервной системы без калькулятора мне не позволило бы определить даже собственный.

— Не напрягайся ты так, — сжалился старик. — Восемьдесят шестой мне пошел. И это я тебе тоже говорил. Еще по дороге в поликлинику. Забыла?

Я кивала на любую его фразу, и дед махнул рукой:

— А, ладно, все вы, молодежь, сейчас такие легкомысленные. Не плохие, нет, просто несерьезные. Нет в вас обстоятельности.

Уже у него дома я поинтересовалась, как же все-таки он совладал со вполне боеспособными мужиками. И приготовилась со смирением выслушать очередной упрек за невнимание. Но оказывается, именно об этом Иван Феоктистович до сих пор не говорил и, более того, совершенно не горел желанием затрагивать тему. Каждое слово пришлось из него буквально тянуть клещами.