Шрифт:
Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.
— Задача 1116: что-то с массой двадцать вторых прерываний.
— Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, — сказал я.
— Программа не из заводского комплекта.
— Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.
— Как часто ты её запускаешь?
— Каждые девять дней.
— Какие-нибудь проблемы в прошлом?
— Никаких.
— Ладно. А что скажешь про задачу 4791?
— Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо-и-Пачеко.
— Кто это? — спросила Бев.
— Агроном, — сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.
— Ну, — сказала Бев, — это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?
— Набросок модели, который я использовал для тестов.
— Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?
— Запросто.
Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой-то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.
— Готово. Задача 8878.
Оп-па. Сетевой Аарон.
— Она не пострадала? — спросил я.
— Непонятно пока, — ответила Беб. — Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.
— Да, всё правильно.
— Что это?
— Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.
— Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.
— Хобби, — сказал я. — Испытываю экспериментальные способы хранения.
— Что-нибудь из того могло вызвать крэш?
— Не думаю.
Размытая фигура Бев дёрнулась — пожатие плеч.
— Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что-то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.
— Не знаю, что это за задача, — сказал я. — Она с чем-нибудь взаимодействует?
— Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.
— Не знаю, что это за задача, — сказал я, заглядывая внутрь. — И код тоже не узнаю.
— Выглядит он как-то очень странно, — продолжала Бев. — Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие-то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как-то видела. Очень плотный код, но обобщённый. О Господи Иисусе!
— Что такое? — спросило я. Но она не ответила.
— И-Шинь, глянь-ка сюда. — Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось — он подошёл ближе.
— Это то, о чём я думаю? — спросил он. — Вызов Мёбиуса?
— Да.
Чан, или кто-то, стоящий рядом с ним, присвистнул.
— Что это значит? — зычный голос мэра. — Что вы нашли?
Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.
— Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.
22
Я ощущал то, чего никогда раньше не испытывал: чувство стеснённости, ограниченности, пребывания взаперти.
Клаустрофобия.
Да, вот это слово. Как странно! Я — корабль; корабль — это я. И всё же большую его часть я вообще не чувствовал. Три километра корабля, 106 уровней обитаемого тороида, 10033 медицинских сенсора, 61290 видеокамер — обычно я воспринимал всё это как составную сущность, текучие массы людей, текучие массы водорода, потоки электронов в проводах, потоки фотонов в оптических волокнах.
Всё исчезло, насколько я мог судить. Всё, кроме единственной камеры в единственном помещении.
Я ощущал и ещё кое что, чего никогда раньше не испытывал, и это нравилось мне ещё меньше, чем странные спазмы клаустрофобии.
Страх.
Я боялся, впервые за время своего существования, что могу оказаться повреждён слишком сильно, что отремонтировать меня будет невозможно, и поэтому моя миссия останется незавершённой.
— Вирус? — переспросил я, наконец. — Это невозможно.