Деятельность корпораций больше не определяется применением абстрактного принуждения и неэквивалентного обмена. Скорее, они напрямую структурируют и соединяют территории и население. Они стремятся к тому, чтобы превратить национальные государства всего лишь в инструменты учета приводимых в движение транснациональными корпорациями потоков товаров, денег и населения. Транснациональные корпорации напрямую распределяют рабочую силу по различным рынкам, размещают ресурсы на основе функционального принципа и иерархически организуют различные секторы мирового производства [2] .

— Как академично! – ехидно сказал Борис Григорьевич.

— Так и должно быть, — кивнул сэр Джеймс. – Так вы рады работать у нас?

— Безусловно, — подтвердил новый заведующий кафедрой политологии.

Борис Григорьевич

Новый заведующий кафедрой политологии внешне был полной противоположностью Свинчутки – интеллигентный, франтоватый, свободно говорящий на разных языках, реально защитивший докторские диссертации по философии в СССР и по политологии в США. Но по своим воззрениям на мироустройство сильно от предшественника не отличался. Сэру Джеймсу новый профессор был ближе. К Боруху Никаноровичу лорд относился несколько настороженно, даже не привлекал его к участию в тайных ритуалах, целью которых было осквернить все, что у человека есть дорогого и святого. Президенту университета казалось, что гражданин мира, как он назвал его в надгробном слове, может осквернить даже эти ритуалы…

Борис Григорьевич доллары вместо туалетной бумаги не использовал, а аккуратно переводил их на свой счет в швейцарском банке. Для него также не существовало понятия Родины; это был убежденный космополит. Свою задачу в университете он понял сразу: красивыми академичными фразами превращать в обыденность любые преступления против человечества и нарушения прав человека режимом, которому он сейчас служил, в то же время яростно обличая даже небольшие проступки других режимов.

Бориса Григорьевича ничего не смущало. Он мог сегодня с высокой трибуны говорить одно, а завтра также убежденно – прямо противоположное. Но его талант заключался в том, что слушателям не казалось, что он себе противоречит: так красиво облекались мысли в слова.

Сэру Джеймсу нравилось, что преемник Боруха Никаноровича с одной стороны дает такие же продуманные и безжалостные советы, моралью которых является лишь целесообразность, а с другой стороны – не «заражает» его привычкой говорить по русски всякие неприличные словечки. Он был доволен.

Чудо

Отец Уильям сидел на веранде с Валерием. Тот спросил его, возможны ли подлинные христианские чудеса в наше время, в эпоху с одной стороны развития науки и техники, а с другой – расцвета оккультизма и мракобесия. Подумав, тот ответил:

— Недавно я встречался с одним священником из России. Из неверующей семьи, он пришел к вере осознанно. Мы с ним говорили о чуде. И вот, что он мне сказал: «Помню, когда я был маленьким, мой дед, убежденный коммунист, внушал мне: «Верить в Бога – значит верить в чудо. А чудес не бывает. Значит, и Бога нет». Такой примитивный атеизм не мог меня удовлетворить. И уже в детстве меня очень интересовало все, что связано с религией. Чтение большого количества атеистических брошюр и даже более серьезных книг привели меня к тому, что в 14 лет я сравнительно осознанно крестился.

И вот из этих книжек вспоминается одна – маленькая, зеленая, в тонкой обложке, на которой был изображен задумавшийся священник. Называлась она «Чудо». В книге рассказывалось о молодом аббате, который был искренне верующим, но еще духовно не сформированным человеком. И вот к нему обратилась одна мать, которая искренне верила, что если он возложит руки на ее сына, то он исцелится от паралича ног. Уступив ее просьбам, священник сделал то, что просила женщина. И юноша исцелился. Но аббат не понял той очевидной (для меня сейчас) вещи, что это произошло не из-за него, а из-за веры матери в исцеление сына. И он начал потом возлагать руки на массу больных, никто из которых естественно не исцелился. И чудо обратилось кощунством и в итоге потерей веры, еще недостаточно глубокой, у самого священника.

В послесловии этой книги приводилось разъяснение феномена, которое (меня сегодняшнего) еще более убеждает в том, что любое чудо тесно связано с верой. Там говорилось об одной слепой еврейке, которая верила, что если ей принесут воды, освященной в конкретном месте, то она, умывшись ею, исцелится. Слепая послала за водой свою служанку. А той лень было идти куда-то; она набрала воды просто в луже неподалеку от дома, принесла хозяйке, а та, умывшись этой грязной водой, прозрела…»

И он рассказал мне свои мысли по этому поводу, очень интересные: «В Евангелие говорится о том, что если мы будем иметь веру с горчичное зерно, то сможем переставлять горы. Декаденты считали, что реальность – это то, что мы о ней думаем. Вера – нечто неуловимое, то, что нельзя «потрогать», «взвесить», «оценить». Наука, европейская и российская, в двадцатом веке находилась под сильным влиянием философии позитивизма, в которой не было места для чуда. Позитивизм — философское направление, исходящее из тезиса о том, что всё подлинное, «положительное» (позитивное) знание может быть получено лишь как результат отдельных специальных наук или их синтетического объединения и что философия как особая наука, претендующая на самостоятельное исследование реальности, не имеет права на существование. Но в то же время сам создатель позитивизма О. Конт в результате стал и создателем одной из примитивных религий…

Помню, раньше меня очень интересовало, насколько достоверны некоторые из чудес, описываемых в житиях святых. Ведь там описывается и то, что в биологии называется регенерация (когда у святых вновь появлялись отрубленные части тела), и то, что сейчас принято называть телепортацией (в житии Гурия, Самона и Авивы девушка, помолившись, чудесным образом в одно мгновение перенеслась в другую страну и, таким образом, была избавлена от незаслуженной мучительной смерти). Можно объяснить это с точки зрения позитивизма тем, что жития святых писались изначально в языческой среде, в которой миф был настолько же реален, как и то, что можно «потрогать»; и авторы житий не отличали того, что происходит в конкретное время в конкретном месте от того, что происходит в их воображении. И по–своему это будет, наверное, правильным объяснением. Но, с другой стороны, этот путь может завести очень далеко; он может всю нашу веру свести к мифу. Например, один очень уважаемый православный проповедник двадцатого века, возможно, один из лучших, писал, что и Введение во храм Пресвятой Богородицы – красивое символическое предание, которое не могло быть в действительности, но и неважно было оно или нет, важен духовный смысл этого праздника.