Ирвин Ялом в книге «Вглядываясь в солнце» описывает третью возможность. С помощью сознательного и прямого противостояния страху смерти мы можем повысить степень решимости жить хорошо. Четкое осознание смерти помогает отказаться от напрасной траты времени на дела, для которых мы не подходим или в которых не заинтересованы, но участвуем из чувства долга или вины. Помня, что наша жизнь конечна, мы можем сосредоточиться на том, что даст нам подлинное счастье, – на отношениях и помощи другим. По мнению Ялома, хотя сама смерть нас разрушает, идея смерти может нас спасти {279} .

Возможно, он прав. Многие люди, побывавшие на пороге смерти, очень изменились. У них появились новые ценности и новая манера поведения, делающая более полной и счастливой жизнь их самих и окружающих. Но у других, оказавшихся в аналогичной ситуации, отмечались неприятные последствия: посттравматическое стрессовое расстройство, беспокойство и депрессия.

С чем же связана такая разница в результатах? Возможно, с действием тех же факторов, что определяют изменения в человеке в ответ на другие, менее жесткие травмы. В одном исследовании родителей, воспитывавших детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), родители с максимальным значением параметра «эмоциональный интеллект», настроенные оптимистично и воспринимавшие проблемы как задачи, а не угрозы, чаще всего демонстрировали высокий личностный рост в ответ на напряжение {280} . В исследовании жительниц Китая, страдавших от рака груди, участники, верившие, что в их заболевании есть нечто положительное (яд может быть превращен в лекарство), демонстрировали высокий личностный рост после постановки диагноза {281} .

Проблемы воспитания детей с СДВГ можно преодолеть. Рак груди можно вылечить. Но помогает ли эмоциональный интеллект и оптимизм в борьбе с проблемой, которая не может быть решена, – такой как смерть?

Согласно Ялому, ответ может заключаться в применении эмоционального интеллекта и оптимизма для превращения яда в лекарство, но не для нас, а для других. Несколько лет назад выпускники медицинского университета пригласили меня на торжественный ужин, посвященный окончанию учебы. Туда также была приглашена одна моя бывшая коллега, которой поручили прочесть речь. Она начала с рассказа о своем бывшем наставнике, который как-то сказал ей: «На тебя всегда кто-то смотрит». Поначалу это показалось ей странной шуткой, однако позже она поняла эту мудрость и объяснила ее собравшимся. Мы все – примеры друг для друга, и наше поведение может сильно повлиять на поведение окружающих, особенно тех, кто обращается к нам за новым знанием. «Поэтому, двигаясь вперед по своему пути, – сказала она, – помните, что время от времени нужно оглядываться и понимать, что кто-то идет за вами».

Внезапно я понял, что она описывает концепцию волнового эффекта Ялома. Сам он пишет о ней так: «Каждый, сам того не осознавая, распространяет вокруг себя концентрические круги влияния, которое может затрагивать других на протяжении многих лет, из поколения в поколение. Оно, в свою очередь, передается от одних людей к другим, как рябь на поверхности пруда. Колебания продолжаются, и даже когда мы уже не можем их видеть, они идут на наноуровне» {282} . Ялом проводит важное различие между надеждой на сохранение нашего «я» после ухода из жизни (которую считает бесполезной попыткой, обреченной на поражение) и уходом, позволяющим «оставить что-то из нашего жизненного опыта» {283} .

У каждого есть конкретное, но парадоксальное самоощущение, чувство «я»: ядро, находящееся в голове на фоне периферийных сущностей, замкнутых в небольшом пространстве. Именно к нему мы привязаны, и поэтому боимся исчезнуть после смерти. К сожалению, именно эту сущность нам всем суждено потерять.

Ялом утверждает, что мы можем получить многое, задавая себе вопрос о том, что еще мы можем считать уникальным «мы», помимо внутреннего ощущения сущности. Например, наша личность может проявляться и в мудрости, накопленной нами и выражающейся в нашем поведении (причем еще глубже, чем наше субъективное восприятие себя). В конце концов, разве не определяемся мы в мышлении других людей – да и в своем собственном – тем, что мы делаем? Разве не проявляются в нашем поведении самые глубокие убеждения, делающие нас еще более неповторимыми, чем внутреннее ощущение уникальности?

Наше поведение по отношению к окружающим не просто делает их объектами наших действий. Они получают от нас уроки, иногда сами того не осознавая. Почему мир, как утверждает Стивен Пинкер в своей книге «Лучшее в нас», становится все менее жестоким {284} ? Только потому, что моральный прогресс отдельных личностей смог повлиять на людей и целые поколения.

Возможно, нам предстоит еще долгий путь, прежде чем мы скажем, что смогли создать по-настоящему справедливое и мирное общество. А значит, части нашей личности, с которыми мы вынуждены расставаться, еще важнее. Не стоит думать, что, сосредоточившись на воспитании своих детей или общении с близкими, мы влияем только на них. Мы нечасто получаем от окружающих обратную связь о том, насколько осмысленно мы влияли на их жизнь, и еще реже – о том, как в результате они начали воздействовать на жизнь других. Но этот эффект реален и довольно значителен. Доброе слово, сказанное незнакомцу, может не просто распространиться, подобно кругам по воде, но и создать силу океанского прилива. Однако мы этого не знаем. Иногда сообщение о нашем поведении может дойти до какого-то человека в тот момент, когда он больше всего готов его воспринять. А благодаря тому, что влияние людей может распространяться на всех, с кем они взаимодействуют, мы все способны внести свой вклад в изменение будущего нашего мира. Как однажды сказал мне приятель-буддист: «Движение за мир во всем мире будет продолжаться с твоим участием или без него. Вопрос только в том, какой вклад хочешь внести ты».

Я подумал, что моя бывшая коллега хочет донести до выпускников одну важную мысль: влияя на других, мы делимся с ними частичкой своей личности. Когда она закончила выступление и сошла с подиума, ее муж, сидевший рядом со мной, наклонился ко мне и сказал с улыбкой: «А знаете, кто сказал ей о том, что на нее всегда кто-то смотрит? Вы».

Утверждение о том, что мы живем и после смерти благодаря влиянию наших действий на других, справедливо. Но это не помогло Рите избавиться от беспокойства. Она оправилась от удара, но из-за необходимости задуматься о своей смерти еще больше привязалась к ощущению себя как личности.

И я не могу ее винить. Когда я сам заболел, а мое беспокойство по поводу смерти достигло пика, я тоже не стремился жить более полной жизнью; это был своего рода паралич. И хотя я смог объяснить Рите ценность волнового эффекта, вера в его важность не могла успокоить даже меня самого. По сути, мой страх смерти (хотя и гораздо менее выраженный, чем у нее) так никуда и не исчез, несмотря на все старания. И именно он подтолкнул меня к нитирэн-буддизму.

Поначалу он привлекал меня, поскольку убеждал в реальности просветления. Там была истина, помогавшая объяснить природу действительности и моих связей с ней. Я мог бы построить новую жизнь, полную нерушимого счастья. Однако поначалу я решил заняться этой практикой, поскольку считал, что она поможет мне освободиться от страха смерти.