— Я уеду. Сейчас же, не волнуйся, — сказала я тихо.

Юрий вдруг покраснел и добавил тихо:

— Ты это… Извини меня. Все, что я тебе покупал, — твое.

— Мне ничего не надо.

— Нет уж, все забирай. Я сам тебя отвезу.

Я собрала вещи в состоянии полной анестезии, и мы погрузили их в машину. Барахла он мне купил достаточно. Мы сели в машину и поехали в полном молчании.

— Я люблю тебя и всегда буду любить, несмотря ни на что, — вдруг сказала я. — И если у тебя с Алиной не получится, то буду тебя ждать. Мне ничего от тебя не надо — ни денег, ни шмоток, ни секса, я не собираюсь быть твоей женой. Я просто хочу быть рядом, быть тебе полезной, чем могу… Меня без тебя уже не существует.

Он посмотрел в мою сторону и хмыкнул, ничего не ответив. Ехал он, как всегда, очень рискованно. Дорога была очень плохая, скользкая, шел мокрый снег. На повороте он попытался обогнать другой джип и врезался в КамАЗ, поворачивающий по встречной.

Я видела все как в замедленной съемке — КамАЗ, болтанку света, скрежет металла, пронзающий уши. Видимо, я на мгновение потеряла сознание. Когда очнулась, увидела Юрия с огромной раной на голове. Он сидел в неестественной позе, без сознания. Я быстро выбралась из машины и попыталась открыть дверцу. Юрий был невероятно тяжелый. Я выволокла его из машины и оттащила в сторону, на снег. Я положила его на свою шубу и перевязала рану разорванными элитными тряпками из «Дикой орхидеи». Я действовала четко и быстро, как солдат. Потом набрала по мобильному номер «скорой» и села рядом с Юрием на снег. Он был жив и тихонько стонал. Я взмолилась про себя: «Боже, Боже! Оставь мне его, пусть он только останется жив! Я знаю, он великий грешник, но только пусть он будет жив! Пусть бросит меня, но только живет! Он же добрый, Господи! Я так люблю его, так люблю!» Я положила свою руку Юрию на лоб и вложила его руку в свою. Он открыл глаза.

— Я умираю… — прошептал он. — Прости меня… больно…

— Даже не думай! Я с тобой. Я не отпущу тебя ни за что! Все будет хорошо, вот увидишь! Не ссы в компот, там повар ноги моет.

Легкое подобие усмешки появилось на его бледнеющем лице.

— Запомнила, — прошептал он заплетающимся языком и закрыл глаза.

— Я все, все запомнила. Милый мой, любимый, единственный.

Я говорила и говорила, безостановочно гладила его лицо, тело и руки до тех пор, пока не приехала «скорая». Юра то приходил в сознание, то уплывал. В те несколько минут, которые он присутствовал, он отдавал четкие распоряжения — в какую больницу его везти, какого консультанта и откуда вызвать, сколько кому заплатить. Я поняла, что он будет бороться за жизнь. В результате его полубессознательных распоряжений «скорая» привезла нас в одну элитную больницу, где уже в приемном покое нас ждал нейрохирург — консультант, вызванный из института имени Бурденко. Доехав до места назначения, Юра расслабился и потерял сознание. Его на каталке отвезли в операционную.

Я сидела под дверью операционной, застыв, и молилась. Я вела торг с Богом, Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей. Я умоляла их, чтобы он выжил, пусть он встречается с Алиной, с другими женщинами, с кем угодно, пусть только живет! Мне казалось, что мои молитвы слышат… Ведь тогда с бабушкой много лет назад получилось! Я жадно вглядывалась в лица медперсонала, который выходил из операционной, пытаясь уловить ответ на свой немой вопрос.

Через три часа Юру вывезли из операционной в реанимацию. Хирург подошел ко мне и сказал, что нам очень повезло. Еще бы чуть-чуть — и все. Юре сделали трепанацию черепа, но, по всей видимости, оказался задет спинной мозг, и, возможно, Юра больше не сможет ходить. Но я уже не слушала его, я была счастлива! Он жив, жив! Это самое главное! Во мне жила самонадеянная уверенность, что я смогу вытащить его из любой болезни, только чтобы был жив! Господи, спасибо тебе! Я в порыве благодарности обняла хирурга и умолила его разрешить мне дежурить в реанимации, рассказала, где я работала раньше. Он не возражал, даже сам попросил медсестер дать мне халат и колпачок для посещения реанимации. Я вошла в реанимационную палату и села рядом с его кроватью. Юра еще не приходил в себя. Я взяла его за руку. Она была холодной, но живой. Его лицо очень изменилось, пухлые губы приоткрылись, и он стал похож на беззащитного, больного мальчишку. Волна нежности и любви затопила меня.

— Милый мой, родной, я все для тебя сделаю, — шептала я и целовала его пальцы.

…Юра пролежал в больнице почти два месяца. Я была с ним неотлучно. Я поняла, что Юру перед аварией измучила моя депрессия. Он все время видел мои слезы, плохое настроение, поэтому и захотел быть с Алиной — яркой, блестящей, создающей вокруг себя ощущение праздника. Я сама породила эту ситуацию своим плохим настроением и постоянным плачем. Мне хотелось, чтобы Юра утешил меня, попытался разобраться в моей душе, а ведь он не был психотерапевтом или психологом. Он мучился сам, не в силах изменить мое состояние. Но существует отличный метод лечения депрессии.

Это — терапия лишением сна. Когда человек ухаживает за больным, стареньким или маленьким, то приходится просыпаться несколько раз за ночь. Это отлично лечит любую депрессию. Несмотря на то что мне приходилось тяжеловато — надо было не только ухаживать за Юрой, но и терпеть его приступы гнева, раздражения и отчаяния из-за его беспомощности, — я не плакала и у меня появились силы. Иногда я сама себе удивлялась — я почти не спала, мало ела, несколько раз в день делала Юре массаж, но моя душа и тело были наполнены любовью, и Бог мне дал очень много сил.

Спасибо, что Юра разрешил мне за ним ухаживать, хотя вначале немного стеснялся, но потом привык ко мне, я стала продолжением его тела, дополнительными ногами и руками.

За это время его ребята пригласили к нему нескольких консультантов — из Франкфурта и из Стокгольма, но все было бесполезно. Приговор звучал одинаково: ходить не будет. Юра держался очень мужественно и не роптал, он даже начал подшучивать над своим беспомощным положением.

— Да уж, лучше синица в руках, чем утка под кроватью, — цитировал он шоумена Фоменко и кривовато ухмылялся.

Лишь однажды, после очередного визита иностранного профессора, визит которого стоил как автомобиль для среднего класса и который с особой безнадежностью констатировал Юрино положение и ничего не посоветовал, даже формально, он сорвался.

— Фигня! Я буду ходить, хотя бы назло этим умникам в белых халатах! Анька, ты мне веришь?! Ты на моей стороне?! — прорычал он, больно схватив меня за плечи.

— Мне все равно, — сказала я, и это было правдой.

— Как это «все равно»?! — изумился он.