Да-да, я все-таки не был строгим начальником!.. Дети весело бегали по сцене и, едва взяв в руки тетрадку с текстом своей роли, тут же норовили стукнуть ей по голове своего соседа. Только один Сережа, — автор спектакля — как сфинкс, сидел в первом зрительском ряду и снисходительно улыбался, поглядывая на играющих ровесников.

Особой популярностью у подрастающего поколения пользовались овеянные легендарной славой черная комиссарская куртка и маузер. Маузер был тяжел (его создатель ухитрился залить в деревянную рукоятку свинец) и прекрасен. Стоило нажать на его курок, и он издавал резкий щелчок.

В конце концов, веселая возня и борьба за обладание «революционным» оружием истощили мое терпение. Я поспешил установить некое подобие порядка и мы приступили к репетиции. Диалоги учились по ходу действия. Но уже вскоре я вынужден был прекратить наш театральный урок, дело в том, что наш главный герой — облаченный в черную куртку Петя Иваницкий — то и дело направлял оружие на своих ближних. Он совсем не считался с тем, «свой» ли перед ним или «беляк» и постоянно издавал победоносное «бах-бах!..» Веселый и добрый Петя, став комиссаром, вдруг почему-то стал испытывать страстное и парадоксальное желание пристрелить любого из своих многочисленных друзей.

К явному неудовольствию Пети я заменил его другим. Этот другой, не менее веселый и подвижный, конопатый Сашка, едва почувствовав на своих плечах «груз революционной ответственности» в виде черной куртки из «чертовой кожи», не менее рьяно взялся за «уничтожение» своих ближних. Не предусмотренное сценарием «бах-бах!» то и дело прерывало действие. Я снова вмешался. На этот раз «революционная» куртка была предложена анемичной худенькой и скромной до слез Анечке. К моему безмерному удивлению облаченная в «чертову кожу», Анечка тут же «пристрелила» Петьку и Сашку. Девочка победоносно улыбнулась и дунула в ствол маузера.

За один час я сменил пятерых «комиссаров», но все было без толку. Куртка из чертовой кожи каким-то магическим образом превращала веселых, добрых и смешливых детей в хладнокровных карателей. Конечно же, это была только игра… Но ее действие повторялось с механическим постоянством маятника и мне стало немного страшно. Вразумить и наставить детей на путь истинный не смогли даже подзатыльники. Я ругался и топал ногами…

Неожиданно сзади, за моей спиной, раздалось очередное громкое «бах!». Дети громко рассмеялась. Я оглянулся… Очередной «комиссар» виновато улыбаясь, смотрел на меня наивными, васильковыми глазами. Понимаете?.. Меня больше не было. Я — руководитель этого балагана и безусловный авторитет — был «убит» очередным «комиссаром»!

Мой крик был похож на вопль. Я вытряхнул «комиссара» из куртки и послал всех к черту. Дети охотно разбежались в разные стороны. Лишь автор спектакля Сережа, сохраняя неизменное чувство собственного достоинства, направился медленным шагом в сторону кухни. Юному дарованию требовались дополнительные калории, а толстые поварихи никогда не отказывали ему в горке макарон украшенной сверху парой котлет. Сережин классический ум вызывал у работниц кухни некое двоякое и парадоксальное чувство, это было уважение и жалость.

Только тут я заметил Любочку, она стояла внизу, немного сбоку сцены и смотрела на меня с холодным любопытством.

— Ты просто дурак! — громко сказала она.

Я обозвал Любочку хладнокровной стервой.

— Импотент и сволочь! — быстро ответила Любочка.

У нее побледнели губы, а глаза стали глубокими, как темные осенние озера.

Разумеется, я не был импотентом. Может быть, во мне было больше физических сил и желания, чем у кого бы то ни было. Но я всегда жалел Любочку и не хотел оскорбить ее. Я жалел ее по-детски наивно и так искренне, как никого еще. Все мои притязания на близость с ней были, конечно же, просто смешны. Почему?.. Да потому что я хотел чего-то несоизмеримо большего. Закомплексованный дурак!..

Я еще обозвал Любочку «холодной гадюкой» и запустил в нее курткой. Следом полетел маузер.

Любочка подняла куртку и набросила ее себе на плечи. Я не видел ее лица. Она отвернулась и пошла прочь. Она шла медленно, словно раздумывала о чем-то. Потом Люба резко оглянулась и вскинула маузер…

Между нами было не меньше двадцати метров. Но мне вдруг показалось, что темный ствол маузера всплыл буквально возле моего лица. Там, за ним я увидел прищуренный темный глаз с длинными иглами ресниц.

— Сам ты гад!.. — тихо и с ненавистью сказала Любочка.

Я как завороженный смотрел на ствол маузера и неожиданно понял, что сейчас умру. Это было секундное сумасшествие, но оно было настолько реально, что меня охватил животный ужас. Я попятился и опрокинул стул…

— Гад! — повторила Любочка.

Сухо щелкнул курок… Темнота в стволе маузера ожила. Темнота бросилась на меня, и меня не стало… Не стало только на одно мгновение, а потом в глаза брызнул нестерпимый солнечный свет. Отдаленно это чем-то напоминало состояние человека вынырнувшего с большой глубины.