Шрифт:
«А не такой уж дурак этот весельчак, – размышлял Зубов над неожиданным поворотом ситуации. – Совсем неплохо воспользоваться этим предложением для знакомства со взводом». Вслух сурово скомандовал:
– Ладно. Иди, солдат. Чтоб больше в строю не выпендривался, понял?
– Так точно, понял, товарищ старший лейтенант, – как на плакате вытянулся Губин.
– А на чай я скоро приду. Спасибо за приглашение.
В палатке ребята накинулись на Вовку:
– Ну ты даешь! С начальством чай распивать?
– Да вин же смеясь, не приде, – убежденно повторял Вареник.
– А вдруг придет?
После отбоя им не пришлось долго ждать. Старший лейтенант заполнил собой полпалатки, внеся невообразимо вкусный яблочный аромат. Каждому протянул по огромному красному круглому чуду.
– Наш алма-атинский апорт! – застонал в ностальгическом забытье Ержан, бережно принимая руками яблоко, словно полную пиалу.
– Так точно. Привез вам из Алма-Аты!
– Алма-Ата, Алма-Ата, не город, а сама мечта, – раскачиваясь, пропел с закрытыми глазами Ержан и бросился обнимать Зубова.
– Гриша, Вовка, вы чувствуете, как пахнет Алма-Ата?
Друзья его таким еще не видели. Всегда сдержанный, вежливый, вдруг он стал совсем другим: то нежно, как ребенка, целует яблоко, то снова порывисто обнимает Зубова.
Ни у кого не повернулся язык каким-нибудь неосторожным словом прервать этот душевный порыв Ержана.
Гриша Вареник, не стыдясь, вытирал глаза рукавом, а Вовка Губин, известно, слез не переносил, поэтому пробурчал в сторону:
– Подумаешь, апорт какой-то! Вот у нас кедровый орех, это тебе не апорт!
Все заулыбались и потянулись к кружкам с остывающим чаем.
– Товарищ старший лейтенант, – вдруг просто, без привычного губинского ерничества спросил Вовка, – что за перестройка там, дома? А то вернемся и не узнаем, что где?
Зубов задумался надолго. И потому, что он не стал читать нотацию, как на политинформации, а сказал просто и открыто: «Не знаю», ребята прониклись к нему уважением и доверием.
– У меня дочка это слово без конца повторяет: «Пелеслойка, пелеслойка», – добавил Олег, улыбаясь. – Но ни она, ни мы не знаем, что из этой «пелеслойки» выйдет.
«Вертушки» (солдаты иначе и не называли вертолеты) на площадках уже начали со свистом рубить лопастями воздух, хотя ротный еще не закончил свои наставления.
– Запомните: перехват караванов – работа ювелирная. Наши союзники – хладнокровие, быстрота, натиск! Главное – первыми разглядеть духов и не дать им опомниться. Напоминаю: особую ценность для нас представляют ракеты «Стингер» и документы. Первая группа – со мной в южном направлении. Вторая – с Зубовым в Кунар. Через час возвращаемся. Вопросы?
– Никак нет!
– По вертолетам!
Первым нырнул в гулкий полумрак машины Губин, по привычке прикинув, какое же место будет для него лучше, но, так и не выбрав, плюхнулся к ближайшему иллюминатору. Рядом с ним сел взводный, но тут же встал и, держась за выступы, прошел к вертолетчикам. На его место кинулся Вареник, но Губин стал сгонять его, выразительно показывая на Зубова. Но рокот моторов усилился, земля качнулась, наклонилась влево, сразу же разобрались в своих сиденьях, вертолет в крутом развороте рванулся к речке Кунар и пошел над ней в сторону Асадабада.
Вовка не отрывался от иллюминатора. Никто его не мог бы назвать ревностным служакой, но тут он истово выполнял наставления ротного: первым заметить духов. Вот сейчас, за тем рисовым полем, виднеется дувал: за ним-то, наверное, и прячутся бородачи, зло прищурясь, через прицелы зенитных средств ждут приближения их вертолета. Ближе, ближе… Ну! Нет, пронесло. А может быть, вон за теми камнями? Так… И тут – мимо. Ну уж за той высоткой встретят… Но прошли и эту, и другую, и третью высотку, а духов не было, и Вовка заскучал. Носком ботинка дотянулся до сидевшего напротив Ержана. Столько молчать уже не было сил, но Ержан даже не обернулся – словно прирос к пулемету.
А «вертушку» швыряло вправо-влево, вверх-вниз. Чуть не задевая колесами скаты, вертолет проносился над гребнем очередного хребта и камнем бросался в следующее ущелье, чтобы потом нестись над самой землей, распугивая птиц и варанов. Стало тошнить, и Вовка потянулся за фляжкой, может, вода успокоит, но вспомнил наставление: надо глубоко дышать. Увидел, что Гриша Вареник широко открывает рот, сам стал глотать теплый керосиновый сквозняк, который трепал солдатские шевелюры и капюшоны маскхалатов.