«Что такое, ну что за хрень,

У меня от тебя мигрень,

По ночам надо крепко спать,

И не будешь ты уставать».

Вот тебе, Влад, вот так, щелчок тебе по носу от меня. Не приставай, не исчезай, не пиши, не молчи, не думай, не забывай, и не мечтай даже обо мне! Тоже, нашёлся Дон Жуан местного разлива. Да не очень-то ты за мной и приударял. Просто развлекался от нечего делать, наверно. Наверняка. А может, нет, даже – скорее всего у тебя далеко идущие планы. Влезть в мою квартиру, в мою жизнь, попользоваться… Не сможешь, не поймаешь. Сам ты капкан.

Ночь была бессонной. Расплывчатая луна целовала тонкую штору, просвечивая сквозь ткань словно губы Влада. Я вертелась в постели, вставала, гулко хлебала воду, снова ложилась. Уснула под утро.

А днём мне позвонила Мэри:

– Ну, что ты там затихла, приходи, поболтаем.

Мэри все эти дни была занята переводом какого-то жутко нудного американского романа, да ещё давала уроки английского кому-то. Я натянула сарафан, сунула ноги в шлёпанцы, и пошлёпала к подруге.

Мэри встретила меня на пороге – длинная, бледная, тонкая, с волосами цвета лески, любительница призраков, сама словно призрак. Глядя на меня бесцветным взглядом, она вдруг произнесла:

– Охота на человека — опасная охота. Человек — самая опасная добыча изо всех, какие могут быть у комара. Да, человек не покрыт шерстью, имеет тонкую кожу и всё такое. Но...

– Это что, инсектотриллер? – спросила я. – Ты это переводишь? Это пишет маньяк, который охотится на людей? И для него люди что насекомые? Ему человека как комара прихлопнуть?

– Комар пишет, – мрачно констатировала Маринка. И растянула губы в странной извилистой улыбке. Её слишком длинные, похожие на белые верёвки руки и ноги вяло шевельнулись, она повернулась и двинулась вглубь квартиры. Я пошла следом. Густой, как гель для ванны, воздух, растворённый в табачном дыму, плотно обхватил меня со всех сторон. Навстречу вылезла сонная белая псинка Призи – помесь каких-то бойцовых пород. Она сладко потянулась и зевнула во всю свою зубастую крокодилью пасть.

– А они, между прочим, не только кровь пьют. Сама видела, как комары теплый компот пили. Желтые становились, - сказала я.

– Это были самцы, - изрекла Мэри, прошла на кухню и достала из холодильника банку пива, запотевшую и похожую на самодельную гранату. Разлила по бокалам, похожим на изыск снежной королевы. Она любит пить пиво из хрусталя.

– Я ещё взялась переводить стихи, - она залпом выдула пиво. – Графоманов. С русского на английский. Как тебе нравится такое: «Горячее сердце и другие конечности».

– Ужас! Ты так и перевела?

– Нет, конечно. Я перевела «passion of the heart and trepidation of the hands» - «страсть сердца и трепет рук».

– Классно! – я отхлебнула из бокала.

– Не позориться же с этой графоманией. Переводить, так качественно. А ещё такое: «ты моя птичка с красной грудкой в цветах горностая». Где у горностая цветы? Автор решил, что горностай – это горный луг, что ли?

– И такое издают?

– За счёт автора издают всё, любую бредятину, - Мэри взяла длинную тонкую сигарету, затянулась. – Мне ещё и не такое попадалось. Или вот: «Весь мир есть театр анатомический абсурда, а у меня немытая посуда протухла в мойке, и череп в холодильнике простыл», ну вот что это такое, дурацкая пародия на Гамлета, или что? При чём тут череп в холодильнике, автор каннибал?

– Каннибалы тоже пишут стихи, - пошутила я.

– Или вот такое стихо, с позволения сказать: «Путин, путь, путы, путаны, путанки, танки». Это что такое, вообще, как это переводить?

– Хрень какая-то, - согласилась я.
– Ну и как ты это перевела, только скажи по-русски?

Мэри стряхнула пепел в изящную хрустальную пепельницу.

– Ну, на русском это у меня так звучит: «У каждого свой путь, у президента – политический, у путан – эротический, они прыгнули в танки и развлекаются с солдатами». Только на английском я, естественно, зарифмовала.

– Да уж, глубокая философия, - хмыкнула я.

Зазвонил телефон. Мэри взяла трубку:

– Алло? Да-да. А, Танюша, привет-привет. Что, как? Ну и? Да? Ну, молодчина. Когда? Куда? А-а… Да-да. Замечательно! Ну-ну… Ну, конечно! У меня всё как всегда, без перемен. А-а? Да-а? Когда вылетаешь? Ну, не знаю. Я бы взяла с радостью, но у меня Призи, сама понимаешь. Она никого не потерпит, никакого другого животного. Ну-у, не знаю прямо. Не знаю, что и посоветовать. Вот тут рядом подруга сидит, у неё раньше была собака. – Закрывает рукой трубку и кивает мне: - Возьмёшь на передержку собаку на пару дней, моя ученица летит выступать, петь на корпоративе, она заплатит хорошо, ну?

– Возьму, почему же, на пару дней-то. Если заплатит хорошо, возьму, - не думая, согласилась я. Может, тысячи две кинет, а то и больше.

– Да, Танюша, я договорилась, подруга берёт.

Маринка ещё поболтала с ученицей, положила трубку, и тут возникла новая тема для беседы. Долгий рассказ про певицу-ученицу, про новую методику обучения, изобретённую Маринкой, про то, как певица усваивала английскую грамматику, про то, как эта самая Танюша пыталась рассказывать про своего пса Рика на английском языке и какие возникали смешные конфузы, и так далее.