— Не буду, — солгала она. — Куда ты собираешься?

— На север, а затем вдоль ручья.

— Какого ручья?

— Ну того, большого, на западе. Может, я найду его исток.

Она не сдержала улыбки.

— Может, и найдешь. Как ты думаешь его назвать?

— Не знаю еще. Посмотрим. Может, Нил? Нет, это уже было, — он ухмыльнулся. — Конго? А, знаю! Наверное, я назову его Алиса Эйприл.

— Это будет замечательно, — она с удивлением почувствовала комок в горле. — Ну, тебе пора. Не пропусти рассвет.

— Ни за что. Спасибо, ма, — Чад быстро поцеловал ее, надел рюкзак и выбежал из дома.

Мама вышла на крыльцо и проводила его взглядом, пока он не скрылся в лесу. «Черт возьми, — подумала она, — он слишком быстро взрослеет».

С годами Разговаривающий-на-Бегу становился все серьезнее и все чаще удивлял своих друзей и родных. Почти все свое свободное время он проводил в медитации. Это радовало его учителей, но не товарищей. Им было не интересно общаться с ним. Постепенно его перестали приглашать на групповые совокупления и различные игры. Не то, чтобы в его поведении замечались отклонения от нормы, просто он был очень сдержан.

Философы отмечали его удивительное знание книги Шамизин и предлагали ему заняться философией профессионально, но он предпочитал работу, связанную с техникой и прекрасно справлялся со всеми заданиями. Вместо того, чтобы просто приниматься за ремонт, он вначале медитировал, а только затем принимал решение и приступал к работе. В результате он работал несколько медленнее других, но качество его работы было значительно выше. В отношении к занятиям он проявлял гораздо больше ответственности, чем его сверстники, для которых юность была временем игр. Пока они занимались танцами и придумыванием новых нарядов, Разговаривающий изучал электрические схемы колонии, чертежи механизмов, работающих в ней, чтобы быть готовым в случае их поломки. Словно какое-то шестое чувство помогало ему определять место возможного повреждения и предотвратить его. Интуиция Разговаривающего-на-Бегу завоевала всеобщее уважение и экономила ему время. Те, кто раньше насмехались над ним, теперь расточали похвалы.

Он возился со сломанным гравилетом, когда в мастерской появилась его привлекательная владелица. Ее звали Потерявшая-половину-Шарфа и они уже были хорошо знакомы.

— Не хочешь заглянуть ко мне сегодня вечером?

Разговаривающий взглянул на нее. В течение полугода они были партнерами по совокуплению и до сих пор не надоели друг другу.

— Я не могу. Я буду медитировать. Хочу заняться Милианским Циклом.

— Милианский Цикл может подождать, а я нет, — Потерявшая-половину-Шарфа не интересовалась философией.

— Я должен этим заняться, — просто ответил он.

Она на секунду прикрыла глаза ушами. Ошибиться в интерпретации этого жеста было нельзя.

— Странный ты какой-то, Разговаривающий-на-Бегу. Даже при совокуплении я чувствую твою отстраненность. Я тебя не понимаю.

— Не удивительно, — он попытался ввести нотку легкомыслия в их разговор. — Я и сам иногда себя не понимаю. Философ третьей Норы говорит…

— Ты слишком часто полагаешься на философию, а не на действие, — прервала она его, что было откровенной грубостью с ее стороны, но он не ответил тем же.

Разговаривающий отступил в сторону, раскладывая инструменты по своим местам. Она не сделала попытки приблизиться к нему, и он был ей за это благодарен.

— Вот, все готово.

— Спасибо.

Потерявшая взобралась на гравилет и с высоты своего положения съязвила:

— А теперь займись собой. Я поищу Выбритого-до-Синевы и узнаю, не хочет ли он разделить со мной компанию. Можешь помедитировать и об этом.

— Я думаю, он будет счастлив видеть тебя. Она явно рассчитывала на другой ответ. После ее ухода он, как и всегда в таких случаях, почувствовал сожаление. Дело было не в том, что он не испытывал к ней интереса, просто у него были более важные дела.

Он заранее предупредил о своих намерениях, и, его излюбленная комната медитации уже ждала. Пустое помещение с потолком в виде купола было четыре длины туловища в диаметре, так как это считалось лучшим размером для достижения максимальной концентрации внимания. Стены, потолок и пол были выкрашены в бежевый цвет. На полу лежал простой коврик, изготовленный в четвертой Hope. Это была прекрасно выполненная копия традиционного ковра из дерева сии. Эти деревья росли только на далекой Квозинии, и коврик в его комнате был из пластика.

Разговаривающий уселся поудобнее и поставил слева от себя небольшую чашу, которую принес с собой. В ней лежали маленькие разноцветные кубики, подобранные таким образом, чтобы усилить визуальное впечатление. Рядом с ней, примерно на расстоянии двух пальцев, он поместил конусообразную бутыль. В ней был освежающий напиток.

Дверь бесшумно закрылась. Теперь никто не осмелится побеспокоить его. Усевшись по старинному обычаю на корточки, он молча уставился на стену, на которой появился небольшой экран.