К моменту прихода гостей фрау Данникер извлекла из старинного буфета черного дуба старинную посуду, старинные салфетки и зажгла в своей квартире витые свечи в старинных подсвечниках, а затем критически оглядела новый наряд квартирантки. Лиля надела черное, закрытое, плотно облегающее платье с широкими, собранными внизу рукавами, на ноги черные лодочки, прикрепила на груди янтарную брошь («все мамино богатство»). Фрау Данникер подумала: «Оказывается, у этих большевиков иногда проявляется вкус» — и поплыла навстречу звонку гостей.

Ужин получился на славу, немцы напористо подчистили все, что было на столе, произносили тосты за «коллегу Лилию», а Уве Ротгаммель, оказавшийся славным парнем, двинул неплохую речь о том, что труд Новожиловой — «это часть строительного материала в нашем здании дружбы».

На этом месте Макс Лоренц и вовсе расчувствовался, встал:

— Я прошел ад концлагерей и, как мне думается, знаю цену жизни, человечности. Хочу поцеловать вас, фрау Лилия, а в вашем лице всех прекрасных советских женщин.

— Не слишком ли много для тебя одного?! — раздувая щеки, шутливо воскликнул Гюнтер и тоже встал.

Фрау Данникер, спасая свою квартирантку, завела граммофон и предложила потанцевать под песенку о Лили.

Наутро местная и берлинская газеты очень одобрительно писали о «первой женщине и первой иностранке, защитившей диссертацию в Веймаре».

Приехал с поздравлениями секретарь горкома партии — совсем молодой человек с густой каштановой шевелюрой. Пожимая Лиле руку, сказал, что ее защита — «и политическая акция».

Через четыре дня Новожиловой вручили диплом, напечатанный в типографии специально для нее. Диплом был внушительного размера, в серой матерчатой обложке с золотым тиснением, с круглой печатью на листе, куда вписали, кроме фамилии, год и место ее рождения, место и время защиты и звание — доктор-инженер.

Странное звание. Лиле объяснили, что оно соответствует званию кандидата наук, и что еще один диплом она получит в Москве.

Тарас встретил Лилю в аэропорту на своей служебной машине. Обнял, ткнулся губами в подставленную щеку, посмотрел испытующе:

— Ну, как?

— Все в порядке…

— Поздравляю, поздравляю, — произнес натянуто, — а Клавдия Евгеньевна с Вовкой уже приехали.

— Здоровы ли? — с тревогой спросила Лиля.

— А чего им сделается?

На Тарасе длинное пальто, темная шляпа старательно надвинута на лоб. В дороге он мрачно думал: «Ошибся я, выбрав в жены Лильку… Слишком много у нее претензий».

…При виде матери Шмелек закричал от радости и сразу же сообщил о главном:

— Мама, еж вылечился! — толстые губы его расплылись в улыбке. — А соцсоревнование проверим?..

Когда Вовка пошел в школу, Лиля написала ему из Москвы: «Теперь мы будем вместе учиться. Давай соревноваться». И в каждый приезд домой мальчишка показывал свой дневник, требовал отчета от нее.

Клавдия Евгеньевна всплакнула от избытка чувств, выставила на стол любимый дочкой яблочный пирог с розовато-коричневой блестящей коркой. Рядом с ним Лиля положила два своих диплома и объявила:

— А теперь буду раздавать подарки.

Она усадила всех рядком на диван, а сама вышла в соседнюю комнату. Выдача подарков была любимым ее ритуалом. Сначала Лиля вынесла белье маме, и Клавдия Евгеньевна, восхищенно рассматривая тончайшие кружева, смущенно спросила:

— Да куда же мне такая роскошь?

Тарас принял две нейлоновые рубашки со снисходительной улыбкой:

— Не забыла обо мне, ученая степень?

Шмелек поднял визг, когда заводной маленький гоночный автомобиль, сверкая фарами, помчался по полу, натыкаясь на ножки стола и стульев.

Потом Клавдия Евгеньевна, требуя подробностей, расспрашивала, как проходила защита, и рассказала о ростовских новостях:

— Улица Энгельса, можно сказать, совсем новая; набережную протянули — там теперь такая красота, по вечерам народу полно…

И шепотом, озираясь на дверь в соседнюю комнату:

— Трудно мне с Тарасом… Груб, нелюдим… Не сердись, уеду в Ростов… На могилу папы тянет…

— Ну, побудь хоть немного со мной, — попросила Лиля.

— Немного побуду.