…По дороге надо было заглянуть в магазин игрушек. Два дня назад у входа в институт Новожилову остановила пухленькая, быстроглазая девушка с игривыми ямочками на упитанных щеках.

— Я продавщица, — сказала она. — Мы получили игрушки из ГДР, а сопроводительное письмо прочитать не можем. Кого мне попросить?

— А ну-ка, покажите…

Лилля Владимировна быстро перевела письмо. Уже прощаясь, девушка спросила:

— Может, вам игрушки нужны?

Лилия Владимировна подумала о Шмельке:

— Да, хорошо бы…

— Зайдите ко мне после работы, меня зовут Тоня.

Новожилова, войдя в магазин, спросила Тоню. Ее повели длинным коридором в подвал, в подсобку. Тоня, в синей форме, очень идущей ей, приветливо улыбнулась и сказала:

— Заплатите в кассу и с чеком подойдите во вторую секцию к Наташе.

В этой секции ей дали сверток. Покупатели, стоящие в очереди, поглядели на нее зло, с осуждением, и Лилия Владимировна прокляла ту минуту, когда решилась на подобную покупку и дала себе зарок никогда не гоняться за дефицитами. Это не в ее характере, и переделывать себя она не станет.

…В коридоре стояли тапочки Тараса. Очень приятно, значит, его еще нет дома.

Шмелек уже пообедал, готовил уроки. На столе в ее комнате лежало письмо из Ростова от Инки. Как всегда, обстоятельное. Между прочим, она писала, что доцент Васильцов пользуется большим авторитетом. И опять, как в каждом трудном случае, Лиля мысленно написала письмо Максиму Ивановичу, рассказала о баталиях в институте: «Правда, судьба настолько нас развела, что вряд ли мои горечи и боли могут близко затронуть вас. Мы живем на три часа впереди Ростова, и орбиты наших жизней тоже не совпадают…»

«Собственно, для кого я берегу себя, — с горечью подумала она. — Для чего похоронила как женщину? Что держит меня в этом холодном доме?»

Лиля поиграла Шопена, Бетховена. Странно, в ее характере уживаются они оба. Музыка всегда ее успокаивала.

Пришел с работы мрачный, молчаливый Тарас. Переодевшись, бросил:

— Разогрей! — и уткнулся в журнал «Вокруг света».

«Разогрей» — это неизменный борщ с непременно большим куском мяса. Лиля на кухне налила горячий борщ в тарелку, нарезала хлеб, поставила солонку, горчицу, перец и возвратилась в комнату:

— Можешь есть.

Этим обычно и ограничивалось их вечернее общение. Разве только иногда разнообразилось фразами:

— Пришей пуговицу…

— Приготовь на завтра рубашку…

И никогда: «Спасибо», «Вкусно»… Никаких расспросов о работе…

Если рассказать ему сейчас, что происходит в институте, это вызовет только злорадство: «И там твой характер сказался».

…Шмелек, закончив приготовление уроков, сообщил матери:

— У нас в классе Толька Брагин заявил: «Полечу, как Гагарин». А у самого двойки.

— А ты бы хотел полететь в космос?

Глаза его стали мечтательными:

— Хотел… А можно там за животными ухаживать?

Все мальчишки мечтают полететь в неведомое. Как сиял Вовка в тот апрельский день, когда на экране появился лучисто улыбающийся Гагарин, возвратившийся на землю. С какой завистью глядел на молодых людей, что, ощутив дыхание нового века, шли ломкими шеренгами по Красной площади, восторженно скандируя:

— Юр-ра! Юр-ра!.

…Тарас включил телевизор и вместе со Шмельком смотрит хоккейный матч.

Низко склонив голову, боясь заплакать, Лиля вяжет в соседней комнате, так стараясь успокоиться.

Да неужели это и есть примерная семья? И она не достойна иного? Ее уступчивость Тарас воспринимает как слабость характера. У него нет желания считаться с ее внутренним миром… И опять навязчивая мысль: «Прежде всего я сама в этом виновата… Пагубна нерешительность…»

Ее подруга Полина очень решительная, а что из этого получилось?

Полина Ивановна Маласюк тоже заведовала лабораторией. Долгая работа мастером цеха, общение и власть над мужчинами придали ее характеру решительность. Заглазно Маласюк называли Баобабой.

Ее лицо, не знающее косметики, привлекательно, хотя и несколько грубовато. Жгуче-темные волосы закрывают лоб, нависают над глазами. Любимый жест Полины — хлопнуть кулаком по своей ладони, словно что-то окончательно припечатывая.

Муж Полины, заводской инженер, к жене внимателен, покорно и добродушно сносит ее волевые замашки.

Но, когда под начало Полины Ивановны поступил молодой кандидат наук, талантливый и добрый малый, Ваня Серегин, Маласюк проявила к нему повышенный интерес и повела атаку, Новожилова была в полном недоумении. Помня Жигулину, она не любила вмешиваться в подобные истории, но на этот раз, на правах друга, стала урезонивать: