Резко отвернулся от заваливающегося на спину тела и бросил клинок на расстеленную карту, обильно окрасив ее красными брызгами:

— Мы звери, господа! Если нам нет места среди людей — мы будем зверьми. Собирайте унтер-офицеров на совет, Александр Андреевич.

— Тихо, ты, придурок, весь Ревель разбудишь, — фельдфебель Величко показал увесистый, хорошо различимый даже в темноте кулак одному из унтеров. — Чего суетишься?

— Солдат у меня пропал, Афанасий Фомич. Вот только что, часа три назад, был, а сейчас нету.

— Заблудился, поди.

— Дык я его не посылал никуда. Все на глазах вертелся… вот оказия какая.

— Послужишь с мое, тогда и удивляться перестанешь. Солдаты созданы Господом в наказание начальству за грехи прошлые, настоящие и будущие. Вредные механизмы, к ружью прилагающиеся, Егорий Кондратьич. Дай им пушечное ядро, и его… того… поломают. А уж потеряться! Кто хоть таков?

— Из бывших, Муравьев.

— Который из них? Апостол, что ли?

— Ну.

— Да и хрен бы с ним, Егорушка, нашел о ком жалеть.

— Так для отчетности, Афанасий Фомич.

— Ну разве что.

Батальон, вернее его остатки, потихоньку выдвигался к своей цели кривыми переулками, стараясь пробраться как можно тише и незаметнее. Поначалу предприятие казалось безнадежным жестом отчаяния, но когда стали присоединяться поодиночке и целыми отделениями моряки сгоревшей эскадры, настроение понемногу приподнялось. Шесть с половиной сотен штыков — уже сила. Что смогут сделать какие-то англичашки, которых недавно побили даже индусы?

— Александр Андреевич, передайте приказ всем заткнуть пасти. Пожалуйста! — попросил великий князь. — Не к добру эти ажитации и игривости, не на свадьбу идем.

Штрафники дисциплинированно замолчали, хотя многие недоумевали — чего опасаться-то? Европа, как известно, ночную войну не одобряет и признает недостаточно рыцарственной, противник нападения не ждет. Разведчики говорят — даже часовых не выставили, только фонари зажгли вокруг. Ага, и в каждом окне свет.

— Отец Николай! — позвал Александр.

— Да, Ваше Высочество?

— Как и договаривались, берете полусотню фельдфебеля Величко, роту моряков и занимаете Кадриоргов парк. На вас тылы, и чтоб ни одна сволочь не ускользнула! А вы, господин начальник штаба, — перешел на официальный тон, — вы располагаетесь на близлежащих улицах и перехватываете возможное подкрепление к неприятелю. Я же… ну, тут уж как получится.

— Что получится?

— Не знаю, но глупо оно все как-то…

— Да ладно, — ободрил священник. — Вот, помнится, при осаде Оренбурга… хм… да… в том смысле — и хуже бывало.

— Вы еще здесь, отче? — Александр Павлович предпочел не заметить многозначительную оговорку. — Начинаем только после того, как приедет английский адмирал. Всем по местам!

Тишина, только изредка хлюпнет жидкая грязь под солдатским сапогом. Ну где же этот однорукий черт Нельсон? Неужели в последний момент передумал и решил принимать капитуляцию на своем корабле? Нет, невозможно, слишком сэр Горацио чувствителен к таким тонкостям — ключей на подушечке мало, нужна бумага! Красивая и солидная бумага для представления в Лондон. Да и не упустит возможности ощутить себя хозяином и повелителем взятого на шпагу города, тщеславен адмирал, ой как тщеславен. Приедет, никуда не денется, тем более губернатор уже тут и мнется у кареты, ожидая победителя. Повесить его потом, что ли? Кого? А обоих и повесить.

Что это вдалеке? Подковы по мостовой. Он? Он! Решил верхом? Нет, катит точно такая же карета, как и стоящая у подъезда. Старая власть заботится о новой, или то обыкновенный угодливый прогиб перед сильным? По спине пробежала нервная дрожь, ушла вниз, заставив с опаской насторожиться, и опустилась в колени, сделав их непослушными и мягкими. Держаться! Держаться, не показывая людям слабости! Днем получилось, а и некогда было вслушиваться во внутренние ощущения — руби, коли, беги… А сейчас, когда появился шанс…

Шанс. Он вообще странное существо. Или не существо? Кто определяет судьбу — мойры, парки, норны? Гарпии? Нынче, пожалуй, так. И вот интересно — если у судьбы есть возможность сыграть против русского человека, она, сучка такая, обязательно ее использует. Изменим? Сегодня, здесь, сейчас?

— Вперед, братцы! Ура!

Лучше бы молча, но с криком не так страшно самому… Нестройный залп ударил по ни в чем не повинным лошадям, сбил обернувшегося на крик форейтора, осыпал стекла из светящихся окошек, но не тронул карету — такую добычу, как Нельсон, стоило взять живьем. Только почему он без охраны? Отстала, или понадеялся на благоразумие местных жителей, подкрепленное собственной храбростью? Раздумья потом — из широких дверей дворца уже выбегают солдаты в красных мундирах. Выбегают, чтобы тут же попасть под новый залп.