…Ночной клуб «Менестрель» был очень престижным и весьма дорогим заведением. Здесь часто проходили выступления известных московских артистов, а для любителей «клубнички» функционировало стрип-шоу. В его эффектно освещенных залах собирались самые серьезные и влиятельные люди города – цвет властных структур и деловая элита. Частыми посетителями этого клуба были и Фокин со Свиридовым.

Но сейчас все было по-другому. Сейчас все было против них, и роскошь появиться в клубе в открытую была бы неоправданной и непозволительной. Поэтому волей-неволей им пришлось заглянуть на квартиру к Илюхе, чтобы переодеться и скорректировать свою не в меру броскую внешность. Свиридов всегда сетовал на то, что природа наделила его чересчур яркой наружностью, и это время от времени серьезно мешает ему в работе.

В квартиру они входили так, как делала бы это группа захвата – в расчете на то, что их дожидаются люди Кардинала. Но квартира была совершенно пуста. Вероятно, противники решили, что Владимиру и отцу Велимиру и без того некуда деться.

На пороге Илюхиной спальни они обнаружили кружевной бюстгальтер, который затравленно возил по линолеуму на манер половой тряпки несчастный Наполеон. А так как в числе жителей этой квартиры, включая упомянутого Наполеона, а равно кота Тима и попугая Брателло, не наличествовало ни одной особи женского пола, то волей-неволей напрашивались соответствующие выводы.

– Ольга! – воскликнул пресвятой отец и с мудрым видом потряс в воздухе пальцем. – Она же тут спала, когда мы с тобой поехали с этим Бондаруком на базу ОМОНа!

Свиридов задумался. Он помнил слова Купцова о какой-то Ольге, «сестренке этого долбозвона», как выразился прихвостень Кардинала. Но Ольга – имя распространенное, а «долбозвоном», если исходить из жизненного кредо капитана, мог оказаться любой человек.

– Ладно, – наконец сказал он, – переодеваемся и едем.

– А поесть? – жалобно пробасил Фокин.

– Поесть? Ты же у Морозова сожрал все запасы продовольствия на несколько дней вперед!

При упоминании фамилии Морозова отец Велимир тяжело вздохнул и перекрестился.

– Упокой, боже, душу новопреставленного раба твоего Николая, имя ты его, господи, веси, – пробормотал он.

Свиридов взглянул на серьезное и бледное лицо друга и отвернулся, пытаясь скрыть волнение…

Темно-зеленый «БМВ» плавно вырулил на залитую светом двух мощных фонарей стоянку перед ночным клубом «Менестрель». Стоянка была до отказа забита «Мерседесами», «Ауди» и разнообразными джипами, среди которых редко-редко проглядывали скромные «девяносто девятые» и более основательные «десятки». Водителю «БМВ» с трудом удалось найти местечко и втиснуться между черным «мерсом» с номерами правительства области и здоровенным «Кадиллаком» стального цвета, возле которого неподвижной тенью застыл рослый молодой человек – по всей видимости, из числа телохранителей хозяина этого шикарного авто.

Дверца «БМВ» распахнулась, едва не задев упомянутого секьюрити, неподвижного, как египетская статуя (или даже мумия), и на свет божий показалась обритая физиономия отца Велимира. Он внимательно огляделся по сторонам, чиркнул взглядом по не обратившему на него ни малейшего внимания телохранителю и отчего-то подумал, что этот парень чем-то похож на Владимира Свиридова. Засвидетельствовав наличие этой мысли в черепной коробке, отец Велимир решительно зашагал к переливающемуся всеми цветами и оттенками неоновому великолепию парадного входа «Менестреля». Бравый служитель церкви был все в том же удачно подобранном на бандитской квартире темном костюме, придающем его несколько грузной и одутловатой громоздкой фигуре стройность и даже определенное изящество. А его чисто выбритое лицо, которое все знакомые привыкли видеть исключительно в обрамлении благообразной бороды, не имело ничего общего с его традиционным обликом. Правда, здесь еще постарался маститый гример по фамилии Свиридов.

Конечно, опытный глаз все равно бы опознал Фокина при нормальном освещении, но при составлении плана действий друзья не без основания рассчитывали на специфическое освещение клуба, при котором в определенных ракурсах можно было выглядеть так, что родная мать не признает и в двух метрах. И все это без всякого грима и прочих актерско-контрразведческих примочек.

Фокин вошел в зал и, увидев свободный столик, сел и заказал подлетевшей официантке текилу со льдом. Которую он, кстати, терпеть не мог, просто это словосочетание первым пришло на ум.

Через несколько минут ему принесли заказ, а еще через минуту за столик подсела весело хохочущая парочка – миловидная девушка в коротком открытом платье, которое при других обстоятельствах спровоцировало бы у Фокина гормональный Чернобыль, и высокий светловолосый парень лет двадцати четырех – двадцати пяти.

– Вы не подскажете, сколько сейчас времени? – обратился к нему Фокин.

Тот окинул Афанасия смеющимися глазами и ответил:

– А кто его знает… пол-второго, наверное.

– Спасибо, – и Фокин погрузился в унылое смакование принесенного напитка.

И тут он увидел Купцова. Тот шел через зал, словно ломился сквозь джунгли, – задевая столы и время от времени роняя немногочисленные незанятые стулья. На капитане был строгий пиджак унылой мышиной расцветки, а выглядел он так озабоченно, словно пришел не в ночной клуб, а в лагерь чеченского полевого командира.

За ним бодрой походкой шли два здоровенных молодца.

Путь Купцова проходил через весь зал к лестнице, ведущей на второй этаж, и по касательной задевал столик, за которым сидели Фокин и парочка. В качестве точки, через которую проходила эта касательная, послужили длинные ноги молодого человека, которые он вальяжно вытянул, загромоздив весь проход между столиками.